Страница 53 из 121
Как понял я и как мне подробно объяснили, при игре в русский гольф главное — попасть клюшкой по яйцу. Клюшек всего было две: Г-образная для дальнего боя и Т-образная — для ближнего. Яйцо ставилось на острый конец, а, если не хотело стоять, его разрешалось слегка тюкнуть в землю. Лунок, диаметром в два раза больше классических, числом было девять. Вынутая из лунки земля ставилась аккуратным столбиком тут же — со стороны реки или лугового озерца, или заболоченной старицы. Столбик служил одновременно и флагом и указателем, что в этом направлении бить опасно. Лунки Анатолий-Христосик сделал накануне с помощью специального лункореза. Этим же инструментом после прохода очередной лунки он должен был ухватить столбик и опустить его назад в ямку (как минимум, подзасыпать её и заткнуть круглой шапочкой дёрна). Мне сказали, что делать это нужно особенно осторожно, ибо в каждой лунке уже сидела лягушка или кузнечик, а то и оба вместе. Чтобы их оттуда достать, нужно было вставать на колени и шарить рукой по дну. Лягушка норовила запрыгнуть в рукав, а кузнечик стрелял тебе точно в глаз.
Яйца для гольфа тоже подготавливались заранее. Люцифер покрывал их каким-то особым составом, после чего их было невозможно разбить. Формула же состава была настолько секретна, что Люцифер её даже не записывал, а держал в голове. Мне он сказал, что запишет её лишь тогда, когда я привезу его в Москву, к нотариусу. Там он изложит формулу на бумаге, положит листок в конверт, и нотариус запечатает этот конверт своей печатью. Ещё один конверт будет положен в банковскую ячейку. Вместе с яйцами, предназначенными для испытаний и экспертизы.
Одно из таких яиц я держал в руке.
— Можешь сделать из него глазунью, — усмехнулся Люцифер, когда я постукал по яйцу клюшкой.
Не знаю насчёт глазуньи. Я думал о цыплёнке. Ужас, что должен чувствовать цыплёнок, ещё не родившийся, но уже замурованный в склеп! Никому бы не пожелал. С виду покрытие оболочки походило на сахарную глазурь, белую, твёрдую, но слегка матовую от того, что всю её покрывали мельчайшие кратеры от лопнувших пузырьков. Глядя на эти пузырьки, я вспомнил те ямочки, которые имеются на обычных мячах для игры в гольф. Наши были меньше. С другой стороны, русский гольф всё равно должен чем-то отличаться от зарубежного.
Наконец, мы приступили к игре. Она оказалась несложной. Нужно было поставить яйцо на землю, примериться, размахнуться, сильно ударить и сразу прокричать «фу!» Чилда, тряся ушами, как сумасшедшая, неслась за каждым яйцом. Если ты слишком поздно или недостаточно властно прокричал «фу!», собака падала перед мячиком на передние лапы, лаяла на него, потом брала в рот и принималась подбрасывать в воздух. Вновь и вновь она наслаждалась созерцанием беспорядочного кувыркания яйца в воздухе и его последующим шмяканьем на землю. Но, наигравшись, она уже больше не подходила к конкретному мячу. Особенно, когда тот улетал в кусты или скатывался в воду.
Скоро я понял, что гольф — это ещё и тяжелый труд. Это что-то сродни работе богатыря-лесоруба, у которого после каждого удара улетает топор, и куда-то за горизонт. К тому же поначалу я слишком безрассудно растрачивал свои силы. Весь луг был усыпан молодыми дождевиками, приятно белыми и приятно округлыми, как шары. Бить по ним было одно удовольствие. Каждый разлетался, как залп из снеговой пушки. Чилде это безумно нравилось, а вот Анатолий не одобрял. Самые маленькие и крепенькие он собирал в пакет, чтобы пожарить дома. Он советовал собирать и мне, но меня скоро перестали интересовать всякие. С моей правой рукой начали происходить какие-то странности: в суставе что-то щёлкало и жужжало, а лопатка под кожей совершала какие-то невероятные путешествия, от ключицы и до середины хребта.
Пройдя лунок пять, мы сели передохнуть. Саша Павловна присела от меня слева, Люцифер — справа. Анатолий, который не курил, прилёг с наветренной стороны. Чилда прибежала вся мокрая и, обнюхав по очереди каждого, улеглась со мной рядом, свесив мокрую голову через мою ногу. Трудно было понять, что она во мне находила. Возможно, то же самое, что я находил в одном мальчике из детского сада, которого сначала побил, а потом его опекал. Чилда тоже, возможно, думала, что уж если укусила меня, то теперь моя раба по гроб жизни.
Они подходили издалека. Сначала Саша Павловна заговорила о сене. О сене как о прекрасных цветах, безжалостно скошенных в самую пору цветения. Потом она вспомнила историю из детства, когда они вместе с братом Иваном искали и ели луговую репку. Выкапывали и ели.
— Да, выкапывали и ели, — гулко откликнулся Люцифер, и глаза его чуть-чуть увлажнились. — А вот вкус её забыл. И скажи мне сейчас, найди эту репку, не найду. А вот Ванька, тот бы сразу нашёл, он всегда хотел есть. Раз его мать принесла луковицы тюльпанов и оставила на кухонном столе. А Ванька пришёл из школы и слопал их. Вместо чеснока. С супом. Он сам мне рассказывал. Думал, кругленький такой чесночок. И ведь вкусный, зараза, не горький!..