Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 121

Ну и вот. Ехал я, как мне помнится, с получения небольшой премии, кажется, от венгерского посольства, и вдруг неожиданно так случилось, что прямо передо мною ползёт, ну, совсем уже ненормальный, ну, просто еле ползущий, ну, чисто насквозь клинически-совковый автомобилист-любитель, идиот-дачник, и мне, тогда ещё скромному тонкому юмористу, работавшему в газете ЦК ВЛКСМ, ничего больше не оставалось, как резко вывернуть руль и врезаться прямо в постамент Крупской. Надежды, кажется, Константиновны, жены этого, грубо говоря, Ленина, и сломать руку. Себе. Ну, сломал.

Ну и что, вы скажете на это? В том-то и дело. Какой-то придурковатый прохожий тут же позвонил в «скорую», и меня, таким дуриком, отвезли в этот самый дурдом имени Склифосовского, где какой-то старый седой сразу-видно-из-коммуняк-травматолог наложил на мою бедную, пострадавшую из-за этой их всех абсолютной дурости руку, ну, совсем уже отвратительный, совершенно холодный и мокрый гипс, какой мне даже трудно представить в цивилизованных странах Запада…

Ну и вот. Вот, собственно, и всё. Разумеется, что назавтра я взял бюллетень, а потом ещё целый месяц, как политкаторжанин Гулага, загибался в тоске у себя на даче; к счастью, в те дни стояла прекрасная золотая осень, просто царская, совершенно дореволюционная, а на столе меня ждали гранки новой сатирической книжки, написанной по итогам моей недавней поездки в Италию и выходящей на этот раз в совершенно дебильном издательстве «Советский писатель».

Вот, друзья, что мне вспомнилось за вчерашнюю бессонную ночь, чтобы я мог наговорить вам сегодня с утра хоть чего-нибудь чисто доброго, свежего, чисто утреннего и чисто юмористического.

Ещё раз поздравлю всех с четырнадцатым февраля или двадцать шестым февраля по старому стилю, то есть с днём рождения бывшего замнаркома просвещения СССР, которая, искореняя неграмотность, так и ничего и не сделала для ликвидации бездуховности в стране, из-за чего мы все как рождаемся дураками, так дураками и помираем».

Солнце уже поднялось, и его косые лучи вдруг окрасили розовым все лежащие на мониторе снежинки. Только тогда я оторвался от компьютера. Лёг и сразу уснул.

— Прочитал? — разбудила меня утром Саша. — Ну, и как?

— Интересно.

— Ты что-нибудь понял?

— Кое-что.





— Ладно, только учти, настоящая тайна агапэ очень трудно даётся неподготовленным. Ты готов?

Я был не готов, потому что не выспался. Но Саша Павловна не хотела ничего слушать. Потому что приходил её брат и сказал, что они сегодня утром они ведут меня играть в русский гольф.

Играть мы отправились вчетвером. Кроме меня, Саша Павловна, Люцифер и Анатолий-Христосик. Ещё должен был придти капитан Альков, который должен был судить матч, но в последний момент его заменила всегда на всё готовая Чилда. Сам Альков лежал дома. У него продолжался упадок сил. Пока мы шли на луг, Люцифер вкратце рассказал, что случилось с капитаном.

Оказывается, ещё позавчера, пока мы с Сашей Павловной рассуждали о Боге, на подведомственной капитану Алькову территории, то есть внутри огороженного колючей проволокой периметра, опять приземлялся вертолёт. Вертолёт был во всей боевой раскраске, но без опознавательных знаков. Садился он, как всегда, на самом дальнем конце территории, в стороне от коров, стараясь не испугать стада. Усевшись, он свешивал лопасти до земли и словно засыпал. Никто никогда из него не выходил, и ничто внутри не подавало признаков жизни. Это озадачивало весь Комплекс, но больше всего, конечно, капитана Алькова. Накинув на плечи китель и нахлобучив на голову фуражку, он кубарем вылетал из дома и опрометью бежал к вертолёту через всё поле; однако, когда уже до винтокрылого гостя оставались всего какие-то метры, вертолёт вдруг начинал свистеть и шуметь, раскручивать над собой лопасти и приподниматься. Чем ближе пытался подойти капитан, тем сильней его отдувало прочь. Напрасно Альков кричал и размахивал руками. Когда же охрипший, с сухим лицом, он окончательно сдавался и отступал, отходил, аппарат тоже начинал затихать. Лишь убедившись, что никого поблизости нет, вертолёт снова замирал, обвисал и только воображаемо двигал своими интеллектуальными челюстями-жевалами.

Такое инопланетное поведение заставляло капитана Алькова усиленно вспоминать, как действуют в таких случаях спасители человечества, но всё виденное им по телевизору как-то плохо совмещалось с его домашними штанами и тапками на босу ногу (обувь сильно страдала из-за противотанковых мин, нашлёпанных коровами тут и там). Правда, если вертолёт слишком долго не улетал, Альков мог сходить и переодеться, но даже в начищенных сапогах и при полном параде он вновь бывал с позором отдут.

К вечеру вертолёт обычно улетал, а испуганные коровы испытывали спазм вымени и не могли отдать молоко полностью. Женщины Комплекса устраивали народный сход и требовали от Алькова прогнать вертолёт навсегда. Альков однажды обещал, но потребовал себе в помощь трактор. В следующий раз взглянуть на битву трактора с вертолётом сбежался весь посёлок. Разумеется, все болели за трактор, только были жестоко разочарованы: в последний момент капитан не посмел портить военное имущество.

К счастью, не все посещения вертолёт заканчивались его посадкой в поле, иногда он довольствовались и просто облётом. Однако вчера он садился и просидел до самого позднего вечера. А когда он собирался взлетать, то сразу и не смог. И долго ещё не мог. Он дымно и шумно расчихивался, хрипло прокашливался, сдавленно выл и утробно гудел, а потом ещё оглушительно ревел, пробовал взлететь и вновь опускался на землю. А когда, наконец, в темноте уже улетел, то летел очень низко и тяжело. Глядя на всё это, Альков так сильно исстрадался, был так измотан психологически, что уже второй день лежал трупом. Вскоре мы пришли.