Страница 40 из 121
— Ой, здесь что-то прилипло, — сказала Надя и попыталась ногтем что-то отодрать, вероятно, подумав, что это кусочек присохшего кролика.
— Это мои усы, — слегка обиделся я, забирая снимок назад.
Все посмотрели на мои усы.
— Ой! — воскликнула дочь Альковых и едва успела предотвратить полёт сына над столом, но снимок из его гнутых пальчиков ей пришлось выкручивать силой.
— Ой! — воскликнула дочь Альковых во второй раз, когда взглянула на снимок. — А я его знаю! Этот дядечка бегал голым!
После этого она воскликнула «ой» в третий раз и зажала ладонью рот.
Все молчали. Ситуацию опять спасла Чилда. На этот раз она подошла ко мне лично, приподнялась на задние лапы и положила голову на колени. Я погладил её длинную черепную коробку и добросовестно почесал в углублениях за ушами. Альковы продолжали молчать, не вмешиваясь в моё общенье с собакой.
— Так вы его знаете? — я попробовал осторожно двинуться в интересующем меня направлении.
Слава покачал головой.
— И никогда не видели?
— Нет.
Надя посмотрела на дочь. Та продолжала зажимать рот с такой силой, что из её выпученных глаз стали дробно выскакивать крупные хрустальные слёзы. Этим она напугала ребёнка, тот начал орать, она схватила его, прижала к себе, вскочила и убежала; их сдвоенный рёв с затуханием доносился из глубины квартиры.
— С ней это бывает. Кино тут вчера показывали… — через паузу прокомментировал Слава. После это встал и посмотрел на меня сверху вниз: — Значит, так.
Не знаю. Лично сам я не напрашивался к ним в гости. Меня просто привели.
Провожала меня только Чилда, добрая собачья душа. Ей ли не понимать, что чувствует человек, когда его выгоняют в ночь на улицу, как собаку.
На улице ещё окончательно не стемнело, но уже полностью обезлюдело: спать здесь ложились рано. Не зная, куда направиться, я вновь вышёл на дорогу. На асфальте, напротив павильона, ярко горел огонь. Вокруг костра сидело человек шесть, обоих полов, возрастом, казалось, от семи до двадцати семи лет — многое зависело от освещения.
Старшим был дембель, всё ещё весенний — судя по состоянию кителя и фуражке с отломанной кокардой. Вероятно, он был тут за жениха. Две кандидатки, девчушки-школьницы не старше седьмого класса, сидели справа и слева от дембеля. Они то и дело отводили от лица волосы и держали меж с грязных кургузых, с крашеными ногтями, пальцев плоские сигареты без фильтра.
Глядя на них, мне самому захотелось до смерти курить, и я поспешил пройти мимо.
— Здравствуйте, — обернулся самый маленький мальчик, ковырявший в костре веточкой.
— Здравствуйте, — сказал я.
— Здравствуйте, — повернула голову девочка, чуть постарше. Видя, что я не останавливаюсь, она отгородилась от огня ладошкой, сильно изогнулась и попробовала заглянуть в моё лицо снизу.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — отклеив от губы сигарету, сказала первая школьница и принялась сплёвывать приставшие к языку табачинки.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте. — Вторая стеснительно спрятала сигарету.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — последним произнёс дембель, когда я уже почти прошёл.
— Здравствуйте, здравствуйте, — несколько раз повторил я себе уже за спину, а потом и про себя: — Здравствуйте.
Так и прошёл, снова удаляясь во тьму, уже постепенно сгустившуюся, со звёздами и предосенней прохладой, и ещё какое-то время брёл чисто механически, проговаривая про себя эти бесконечные «здравствуйте» и переживая всю сцену заново, забыв, что хочу курить. Мною владело сильное и счастливое ощущение полной уверенности в своей стране и в своих людях. С этим ощущением я мог бы легко дойти до самого моста, если бы вовремя не сообразил, что записываю себе поражение.
Мысль о моём собственном костре родилась из пламени зажигалки. Огненной саламандрой она прыгнула через зрачок в голову. Да, сказал я себе, я разожгу свой собственный костёр, расстелю на земле свой спальный мешок, а потом буду лежать на мешке и смотреть, как искры… И на звёзды смотреть будут тоже.
На тёмный пустырь, где росли, но так и не выросли светлые высокотехнологичные коровники, серебристым укрывным материалом наползал холодный туман. В лучах восходящей Луны он казался одинаково мертвенным и подвижным. Поля аэрации дымились этим туманом, как котлы с лягушачье-змеиным варевом. Полуразобранное, с обвалившейся крышей здание насосной станции издали походило на мистические развалины замка гоблинов и прекрасно отвечало мистицизму пейзажа: кладбище, Англия, Средние века, вересковая пустошь, пузыри земли, болотные испарения, нечисть, нежить…
Трава была уже мокрой от росы, и она заставляла идти, высоко поднимая ноги. Счастьем было стоять, просто примитивно стоять, расставив ноги на ширине плеч и не давая ледяным трубам джинсов прикасаться к вспупыренной коже ног. Но стоять было тоже холодно. Лучше было бежать. По количеству взлетающей вокруг влаги это напоминало сплав по горной реке. Никогда не мечтал получить это удовольствие вновь.