Роман на послезавтра

После этого человека будто подменили. Речь его стала неразборчива, и он засуетился. Живо подбежал к банке, схватил её быстрыми дрожащими руками и нервно затолкал в карман пиджака. От этих движений галстук выбился наружу, и я увидел, что он военно-морской, офицерский, парадный, с золотым якорем. Такой же золотой была и булавка, закалывающая галстук, но она несла силуэт стратегического ракетоносца «Ту-95». На голове у человека была зелёная тирольская шляпа. Она была велика, явно больше на несколько размеров, чем надо, отчего и сползала на лицо, зато этот головной убор был украшен пером огненно-рябой курицы, заткнутой за шляпную ленту.

Человек занервничал всё больше, и зонт в его руке тоже начал дрожать. Он перевёл его в позицию «смерть гвардейцам кардинала» и начал приближаться ко мне, как я понял, требуя ещё. Другой банки. Новых банок. Много других новых банок. Признаться, я растерялся. Несколько банок у меня в рюкзаке оставалось, и я бы запросто его угостил, если б только он перестал перед моим носом своей грязной шпагой. Я попробовал с ним поговорить, но спокойно он умел произносить только расписание автобусов. Мне оставалось только проявить малодушие, то есть схватить рюкзак и уйти, надеясь, что этот тип не станет слишком далеко удаляться от своего павильона. И мне это почти удалось, когда он догнал меня и ткнул зонтиком в бок, но, как потом оказалось, всего только промахнулся. Целью его интереса был рюкзак.

Возникшая ниоткуда женщина взмахнула хворостиной, отогнала сумасшедшего от меня и загнала его далеко в поле, далеко за павильон.

— Вы тоже хороши! — кричала она на меня, возвращаясь. — Нашли же с кем связываться! Боже, да что это? Он вас проткнул!

Действительно, отняв руку от своего бока, я увидел на ладони кровь. Следом возникло ощущение, что меж рёбер находится что-то постороннее.

— Ну-ка! — крикнула женщина и потащила меня в направлении ближних трёхэтажки. Силой, казалось, она обладала немереной, потому что когда на лестнице с меня свалился рюкзак, она подхватила его чуть ли не мизинчиком. Мы остановились перед дверью на втором этаже. Здесь она поставила рюкзак на пол, стала открывать дверь, потом открыла, предупредила, чтобы я входил осторожно, вошла и куда-то пропала. Я заглянул вовнутрь. В прихожей было темно.

— Входите, давай, входите! — послышался из глубины голос. — Вы чего там стоите?

Подняв рюкзак, я накинул его на одно плечо и начал криво входить. В нос ударила смесь плохо смешиваемых запахов — с одной стороны чисто деревенских, мне мало привычных, с другой — чисто городских, чьи эфирные составляющие обычно извлекаются из баллончика с освежителем воздуха. Присутствовал также сильный запах краски.

Как мне потом довелось узнать, квартира переживала ремонт, последний этап ремонта. Если бы я оставил рюкзак на лестничной клетке, то, наверное, ничего бы не случилось. Тогда бы я не почувствовал в боку боль, будто меня подвесили крюком за ребро, как свиной бок на мясокомбинате. И тогда бы не облокотился за деревянную стремянку, и она бы не послала меня в противоположную сторону, в направлении встроенного шкафа. Тогда бы и шкаф вообще не упал, поскольку, хоть и встроенный, он ещё только встраивался. И антресоль, опиравшаяся на это встраиваемый шкаф, не упала бы тоже. И всё, что на ней было. Кажется, главным там был перфоратор, предназначенный для сверления самых бетонных стен. Он-то и приложился к темечку в самый неподходящий момент — моего вставания с колен.

Всё последующее я воспринимал уже смутно. Кто-то спрашивал: «Не тошнит ли его?» и настаивал, чтобы он лежал, лежал и лежал. Потом чудилось, что в моей голове лает одноглазый пёс Цербер, хотя, скорее всего, это кто-то просто говорил о таблетках, в названии которых есть «церебро с чем-то». А ещё мне запомнился диалог. Но это было уже позднее, когда я наглотался таблеток.

— Постой! Может, он вообще не пьёт, — встревожился женский голос.

— А я ему что, самогон даю? — возмутился мужской. — Это двести двадцать на четыреста десять!

— Я покажу тебе двести двадцать!

— Когда меня дулом танка стукнуло, я только этим и спасся.

— Лучше бы тебя зашибло совсем, идиот! Не ходил бы сейчас таким дурачком.

— Извинись, дура!

— Извини.

Затем я почувствовал, как мне под затылок подсунулась большая мягкая ладонь, а губы несколько раз обожгла интересная жидкость, от которой головокружение сначала резко усиливалось, а потом постепенно проходило и всё дольше не возвращалось. Остального я не помню. Если есть на Земле человек, которому тоже отшибало память перфоратором, мне бы хотелось с ним познакомиться.

Было утро, когда я открыл глаза в состоянии, близком к просветлению. Голова немного болела, но не сразу вся — по частям. Кожа по отдельности жаловалась на скальп, скальп гневался на череп, а внутри того обособленно причитала какая-то неопределённая масса, которая, как считается, не имеет нервных окончаний, а одни только синапсы. Синапсов, правда, было раз-два и обчёлся. Мысли мои оставались чисты, как новый лазерный диск.