Страница 29 из 121
— Шихат, а вы знаете такую поэтессу Викторию Обойдёнову? — однажды по-светски заговорила с ним мама. — Это одноклассница моего сына, — добавила она гордо. — Правда, Владик?
Я сдержанно кивнул.
— Обойди?.. — переспросил Шихат. — Нет, я такой не знаю. А сколько у неё книг?
— Одна. Сейчас выходит… одна.
— Одна?!
Всё-таки он был человек не нашего караса.
Своей компанией мы гуляли на прогулочном теплоходе. Звучал финальный аккорд большой героической симфонии под названием «Юбилей генерала». На крытой палубы стояли отдельные столы для экологов, для военных и для иностранных гостей. Имелся и отдельный поэтический столик, для нас. Мы также заняли нишу журналистов и театральных критиков.
Экологи вели себя скромнее военных, зато выступали талантливей. Самый оригинальный тост подготовила группа радикальных экологистов. Сначала вышла одинокая девушка в зелёном костюме химзащиты и в жёлтом противогазе с чёрным хоботом. В этот хобот она не совсем разборчиво спела I wa
a be loved by you, Mister General и, видимо, сильно застеснялась, потому что после этого словно провались сквозь землю (палубу). Затем четвёрка таких же слоно-существ попыталась исполнить танец маленьких лебедей, но это всё быстро закончилось хороводом слонят-идиотов. Своё поздравление подготовило и папино родное «Экологическое решение для России и мира» (ЭРРМ). Отцу присудили звание лейтенант-магистра какого-то масонского ордена с надеванием чёрной мантии и вручением знака магистерской принадлежности — большой и плоской фарфоровой тарелки с приклеенными к ней крест-накрест березовой и сосновой ветками. Слишком лёгкая против железной колодезной цепи, на которой она висела, эта тарелка вела себя очень прихотливо, и отец, выступая с ответным словом, всё время её поправлял. Этим он чем-то напоминал православного епископа с панагией, читающего проповедь о любви Бога к людям. В данном случае — о любви Человека к природе.
Военные тоже приготовили свой подарок. Коллеги преподнесли отцу картину-чеканку с изображением эмблемы каких-то мифических экологических войск. В основу, по-моему, была положена эмблемка, которую носят на петлицах в стройбате. Но здесь был изображен не бульдозер, а два хищных членистоногих экскаватора, которые с разных сторон набрасывались на тушку какого-то беззащитного пятиэтажного дома. Мама моя, хотя и не имевшая прав на папу, зашептала ему на ухо, что сейчас упадёт в обморок, если папа немедленно не выбросит эту гадость за борт. Папа и сам бы с удовольствием отправил чеканку поплавать… он ведь знал, что солдаты-кавказцы чеканят такие картины погонными километрами, но… его бывшие коллеги теперь работали в мэрии, и в своём выступлении они достаточно хорошо объяснили, что данная эмблема есть символ московской программы по сносу старых хрущёвок. Короче, эти ребята теперь вошли в бизнес, и больше никаких шуток не понимали.
Шуткой всех насмешила мисс Хэрридн. На этот раз она выступала в своём новом в качестве — заместителя председателя исполкома «Всемирного экологического решения» (ВЭР), сессия который только что завершилась в Киеве. И своей приветственный адрес мисс Хэрридн тоже начала читать по-украински. Потом она, конечно, поправилась, но всё-таки пару раз переименовала Москву-реку в рiчку Днiпро. Правда, суть её выступления от этого не менялась. Чисто в шутку, вскинув вверх костлявую руку, она предлагала всем людям доброй воли однажды собраться воедино и дружно снести свои ужасные грязные мегаполисы прямо с лица с Земли! А взамен посадить деревья, посадить лес! Насадить повсюду лесов! Насытить атмосферу кислородом и убрать парниковые газы! Мисс Хэрридн даже призывала в свидетели даже тень великого и ужасного Сталина, чтобы тот отправил всех нас, нерадивых горожан, в его новый Гулаг. Новизна лагерей была в том, что должны были посылать не на лесоповал, а на лесопосадки. Это было так неожиданно, что засмеялись и захлопали в ладоши.
Мы тоже улыбнулись, но как критики отнеслись к идее критически.
По обе стороны от Москвы-реки твёрдой каменной, багрово отсвечивающей коростой покрывал землю город, ещё не ведавший о своей судьбе. Юбилей подходил к концу. Теплоход чуть слышно пыхтел, пуская по чёрной глади воде длинную, как сомовий ус, волну. Мы сидели вшестером. Нас было три пары: Лёша с Маргаритой, я — с Климентиной и Вика, наша старая школьная подруга со своим старым другом.
На фоне окружающего веселья за нашим столом царила, скорее, меланхолия. Викин друг, какой-то предприниматель, торговавший средствами по уходу за кожей, беспощадно рекламировал свою новую линию ночных кремов — флуоресцентных. Мол, питают кожу энергией запасённого света. Я не помнил, кто он такой, но догадывался, что если он старый Викин друг, значит, мы уже где-то виделись. Лично мне давно уже представлялось, что своих друзей Вика просто достаёт из гардероба. Есть там, на задней стенке, какая-то волшебная дверца, через которую этот народ может появляться и туда же убираться обратно. Всё просто, но скучно.