Роман на послезавтра

— А почему вы раньше не говорили о нём?

— Нет, почему же, мы говорили.

— Почему без меня?

— Нет. И с вами. И с вами тоже. Мы с вами…

— Вы со мной?

— Ну да, — сказал я.

— И сейчас тоже о нём говорим?

— Да.

— А почему?

— Так, нипочему.

— Нипочему?

Тут Антон не выдержал. Встрял.

— Книжку он написал.

— Кто? Лю? О любви? — Саша Павловна встрепенулась.

— В чём-то да.

— Да, помню, я читала.

— Читали? — мы с Антоном переглянулись.

— Да, конечно, — продолжила Саша Павловна. — Я читала его эту книгу. Там главный герой плачет, что сначала она его не любила. Но потом он заставил себя полюбить. Но сначала она его не любила. Вот поэтому он и плачет. Мужчины могут заставить. Они могут всего добиться. Они хитрые, умные и упрямые. Они сильные и много работают. Но они хотят, чтобы их любили до. Ещё до того как. Как женщина любит своих будущих детей. Но мужчин так никто не любит. Вот поэтому они и плачут…

— Вы это… о книге Лю? — осторожно спросил Антон. — Вы… нет, вы знаете, Александра Павловна, там этого не было. У него был роман, он был в рукописи, и он никогда не издавался, но там этого не было…

— Там это было! — вдруг резко повысила голос Саша. — Было!

Я уставился на Антона:

— Ты читал?

— Да. Лёша мне давал.

— Весь роман?

— Д-да, — он кивнул.

Некоторое время мы сидели молча. Потом я потянулся за сигаретами. Антон тоже захотел выйти. Мы встали и направились к балкону.

— Вы куда? — спросила Саша Павловна резким голосом.

— Мы выйдём покурить.

— Не уходите. Курите с нами. — Она не сводила глаз с телевизора. — Или вы хотите курить одни?

— Нет, мы с вами. — Я покосился на телевизор. — Мы с вами.

— Садитесь. Курите здесь.

Курить мы, естественно, не стали, но и сидеть уже не могли. Первым вскочил Антон и начал ходить по комнате. Он остановился перед роялем, комнатным, небольшим, открыл крышку. Рояль утробно откликнулся, изготовился, задышал, но Антон уже прошёл дальше. Потом его заинтересовали цветы на окне, и он стал проверять, насколько крепко на них держатся листики. Я тоже встал и начал ходить. И тоже подошёл к роялю. Клавиши у него походили на стёртые зубы. Я опустил крышку. Антон тем временем подошёл к столу, вылил в рюмку остатки коньяка и выпил его, как водку.

— Молодой человек, подойдите ко мне и сядьте, — неожиданно сказала Саша Павловна и протянула к Антону руку. Тут самую руку, которой она в машине всё время что-то писала, а здесь больше дирижировала. Антон подошёл и встал боком на расстоянии вытянутой руки.

— Скажите, пожалуйста… — продолжила Саша Павловна. — Да выключите, пожалуйста, этот шум!

Я убавил звук телевизора.

— Нет. Выключите совсем! — потребовала Саша Павловна, не отрывая глаз от Антона.

Я взял пульт, нажал кнопку. Экран схлопнулся в линию, сжался в точку и стал одного цвета с корпусом.

— Скажите, молодой человек, а о чём ваш роман?

Антон растерянно посмотрел на меня. Но я сам смотрел на него растерянно, лишь догадываясь, что Антону тоже могли попадаться какие-то части романа, как они попадались Годимому и могли кому-то ещё.

— Как он назывался? — настаивала Саша Павловна.

— Я не знаю, — ответил Антон.

— «Комма», — подсказал я.

— Да, кажется, так.

— А что такое комма? Сядьте, молодой человек. Ну, садитесь же рядом! — потребовала Саша Павловна уже с нетерпением, заставив Антона, в конце концов, сесть рядом на диван. — Так этот ваш роман, он о чём?

— Он не мой… — начал было Антон.

— Теперь не важно. О чём ваш?

Антон поднял обе руки к голове, и в тот самый момент, когда мне уже казалось, что сейчас он вцепится пальцами в свои рыжие кудри, он начал медленно говорить и столь же медленно свои руки опускать.

— Я прочитал, и мне кажется… — Он смотрел прямо перед собой. — Хорошо, я скажу. Комма это… Я думаю, это те, которые не спасаются. Не потому что не хотели спастись, а потому что их не берут. Как не брали никогда. Как не брали в Ноев ковчег. Как не берут и сейчас. Потому что у всех спасаются лишь свои. У одних богоизбранные, у других — уверовавшие, у третьих — расово чистые, у четвёртых — бедные, у пятых — золотой миллиард… Но есть и шестые, и седьмые, и восьмые, которым опять неважно про всех остальных. Так вот комма…