Роман на послезавтра

— Сплюй!

Я подходил к ней сзади, обнимал, и она, оглядывалась назад, закидывала мне руку за шею. Я нюхал её плечо сквозь шерстяную кофточку. Вика пахла сауной: сухим воздухом и горячим деревом. Она пахла так ещё в старших классах. Однажды в школе мы с ней ходили в «Ударник», а после кино гуляли по набережной, сидели на парапете. Было очень тепло, вечер, май, и мне очень хотелось её обнять — легко и непринуждённо, по-взрослому, но у меня всё не получалось. Я оттянул воротник её кофточки на спине, нагнулся и заглянул внутрь. «Ты чего?» — замерла она. «Там ты!»

Этот случай я часто вспоминал, когда мы стали жить вместе, и каждый раз она смеялась так, будто всё произошло миг назад. Будто она только что передёрнула плечами и медленно повернулась, заглядывая мне в глаза снизу. Будто спрашивала, а что это значит? А я никогда не знаю, что это значит. Наверное, только то, что можно дважды ступить в один и тот же поток. И много раз дважды.

Встреча выпускников, кажется, так это называется. У нас это называлось «Двенадцать лет и не вместе!» Это было чисто спонтанное мероприятие, поскольку цифра некруглая, а «на десять лет» мы уже собирались. Даже не знаю, кто первым предложил, но Вика внезапно загорелась. Я ничего не понял. Нет, я бы понял, если бы к этому времени у неё вышла книжка, которую нужно раздарить. Оставшийся тираж. Поскольку после каждой книжки она не жила, а летала, а потом впадала в депрессию. Только нет. Ещё сильней она удивила, когда решила принять всю компанию у нас дома. Это было не в её стиле.

В последнее время она лечилась. Что-то по-женскому, заповедному, куда мужчине не стоило совать нос. Я и не совал, но кормил, поскольку от лечения она ещё более похудела. Я водил её в рестораны и намазывал на хлеб фуа гра под видом рыбного паштета, но из всех заведений общепита она упорно предпочитала тихие дневные кафе, где под чай или кофе могла черкнуть пару строк или прочитать несколько страниц из очередного японца или латиноамериканца (кого в тот момент читала университетская публика во всём мире). Это был её стиль, и ничто не указывало на то, что она способна его изменить. Поэтому я только улыбался, когда она начала звонить нашим одноклассникам. Болтала и расспрашивала о планах. И вдруг обзвонила всех сразу и назвала точную дату. Народ, пропев оду к радости, помчался к нам со всей дури.

Началось всё, как и у всех, с традиционной «шапки по кругу», куда каждый по очереди бросал виртуальную справку о том, что случилось с ними за последние два года, но фактически же опять за все двенадцать. Потому что у всех всё запуталось и забылось. Вкратце я помнил, что случилось. В, основном, дети, жёны, мужья, разводы, похороны родителей, вторые (и даже третьи) дипломы, несколько кандидатских, Израиль (много Израиля), чуть меньше Америки (Эдик Суперсон утащил туда Машу Кузьмину), Кипр, Бангладеш, Тюмень, Рига, завод по сгущению кленового сока в Квебеке, пожар в ювелирном бутике, а также прыжок и приземление на запасном парашюте.

Естественно, самую жгучую звезду в шапку славы опустил Вася Швырлинг. Он был из нас единственный, кто сумел пробиться в госчиновники категории «В», а поэтому добивался привилегии, чтобы произнести тост вне всякого алфавита, отчего до срока перегорел. Когда до него уже дошла очередь, смог только встать и начать прилюдно разоблачаться:

— Вот меня тут некоторые зовут Вася Многопартийный, — хмуро произнёс он и обвёл всех присутствующих заранее оскорблённым взглядом. После этого он ещё что-то говорил, но его уже мало слушали, только расползались, потому что он рубил рукой воздух. Он рубил его прямо с зажатым в руке бокалом, обливал себя и всех, но решительно был настроен довести до нас мысль, что он ярый сторонник самой жёстокой демократизации и чего-то ещё. На секунду он замолчал, чтобы набрать в грудь больше воздуха.

— Демократизация — это процесс обратный мократизации, — неожиданно произнёс чей-то голос, и все увидели словно ниоткуда взявшегося Лёшу.

Я его не приглашал. Он был не из нашего, а из параллельного класса и, как друг, мог бы и не приходить. Но его все, конечно, знали. Когда-то он был национальным достоянием школы, а сейчас ещё и Алексей Лю. Все сразу согласились, что так и должен выглядеть настоящий крепкий прозаик — бородатым и щуроглазым, в тонкой выбеленной ветровке и стильных кожаных сапогах, слегка смахивающих на ковбойские. Вот такие они и бывают, настоящие охотники и путешественники, простые русские мужики, пишущие свою судьбу сразу набело — крупным рубленым шрифтом Times New Roman Cyr.

К счастью, обнаружилось, что и в нашем классе не без писателей. Гарик Закс, тихий скромный маленький Гарик Закс, за всё время школьной учёбы прославившийся только благодаря Маршаку («А у нас в квартире ЗАГС! А у вас?»), выгрузил из баула две дюжины экземпляров своей книги.

— Вот, захотел принести, — проговорил он, заметно покраснев от натуги. — Как говорится, по следам кандидатской.