Страница 138 из 146
— Продолжай, — улыбаясь, проговорил король, и веселые искры в его глазах стали ярче, или же это лунный луч, упавший на лицо, осветил его взгляд серебристыми бликами. — Мне нравится, как ты произносишь мое имя. Я хотел бы, чтобы ты делала это почаще. Слишком долго я был для тебя безымянным, это должно быть непременно исправлено, жена, — и резким движением привлекая ее к себе, он повалил Эллу на подушки, от чего она, позабыв обо всех своих страхах, негромко рассмеялась.
— У тебя отрасли волосы, — проводя пальцами по коротким мягким завиткам на лбу, добавил король, продолжая рассматривать ее с такой жадностью, с какой несколько минут назад пил воду из кувшина. — Видишь, все возвращается на круги своя. Непослушный мальчишка-посыльный остался в пограничных лесах, теперь ты — это снова ты. Хотя... — на мгновение задумавшись, шутливо возразил он сам себе, — я не уверен, что мне до конца удастся избавиться от этого бунтовщика. Я знаю его повадки слишком хорошо. Но я буду зорко за ним следить, чтобы он не вздумал вновь взять власть над тобой. Потому что ты в моей и только в моей власти, — наклоняясь ниже, прошептал он ей в самое ухо, и Элла почувствовала, как от его дыхания по шее побежали щёкочущие и колкие мурашки.
— Ты не держишь на меня зла? — задала она ещё один, последний из терзавших её вопросов, едва слыша себя из-за громкого стука сердца. — Не сердишься из-за того, что произошло в лесу?
— Что ж, может и сержусь, — но его голос говорил совсем о другом. — Сержусь из-за того, что ты не захотела оставлять меня перед врагом, но легко сделала это перед своими. Поэтому приказываю тебе быть со мной, всегда. Начиная с этой самой ночи, — его рука нетерпеливо смяла тонкую ткань ее сорочки, и Элла вдруг ощутила, как сильно одежда, эта последняя преграда между ними, мешает ей, не даёт дышать, быть с мужем так близко, как только можно, как она давно хотела.
— Ты дрожишь, — вновь шепнул Рэймондо, проводя рукой по ее спине и успокаивающе прижимая к себе. — Не бойся меня, Эстрелита. В здравом уме или на грани помешательства я никогда не обижу тебя.
— Мне не страшно... Это все... не от страха — чувствуя, как по позвоночнику, следуя за его ладонью, и вправду проходят волны дрожи, такой сильной, что тело едва ли не выгибается другой, сбивчиво проговорила Элла, слыша как у неё зуб на зуб не попадёт. — Это что-то другое. Какая-то магия... или проклятие. Помнишь, ты говорил мне о нем... там, в темнице... когда решил украсть меня?
— Цыганское проклятие на крови? — глухо переспросим Рэймондо, чувствуя, что вести разговоры ему становится все труднее.
— Да, — выдохнула Элла. — Я все помню, до последнего слова. Тот, кто хоть раз ощутил на вкус кровь другого... будет связан с ним навсегда... — и умолкла, остановленная поцелуем мужа, который не мог больше слушать о том, что было между ними — ведь самым важным было то, что происходило сейчас. Элла, забыв, о чем говорила до этого, целовала его в ответ горячо и исступлённо, запустив пальцы в его волосы, вдыхая аромат его кожи, опьяняясь чувством, что так теперь будет всегда, и неизвестно, что было этому виной — то ли то самое проклятие, с которым они так неосторожно пошутили, то ли любовь, которая сама по себе была сильнее любого проклятия.
— И никто никогда не сможет этого изменить, — приподнимаясь над ней и вдавливая ее локтями в кровать, договорил вместо неё Рэймондо. — Кроме шуток, Эстрелита... Теперь, я и сам верю, что между нами не обошлось без какой-то чертовщины. По-другому никак не объяснишь всего того, что я чувствую к тебе.
Он все еще пытался справиться с её волнением, от которого у неё дрожали даже коленки, но вместо этого ощущал, что только перенимает его на себя, все сильнее и сильнее. И пусть в их первую ночь ему хотелось быть неторопливым и нежным, растянуть последние мгновения перед тем, как они узнают друг друга, насладиться пониманием, что никто и ничто не помешает им быть вместе до утра и всю жизнь, но вместо этого его пальцы с треском рвали на ней сорочку, оставляя красные следы на коже, остатки ткани летели во все стороны — и было непонятно, чья это одежда, его или её. Элла, у которой тоже не осталось сил ждать, заметив, что из-за ранения в плечо ему трудно одним движением снять с себя рубаху, не стала колебаться и с силой потянула материю на себя, разрывая ее на лоскутья, помогая ему, как когда-то в лесу, когда ей нужно было раздеть его, чтобы перевязать раны. Отбрасывая прочь обрывки ткани, сталкивая ногами с кровати его смятые брюки и все покрывала, которые сейчас были лишними, она не пыталась остановить мужа, впивавшегося в неё с животной жадностью, забывшего об осторожности, о своих и о ее ранах — да ей это было и не нужно. Слишком долго она ждала того, чтобы сорвать этот последний покров, чтобы почувствовать себя живой и свободной, и разрушить эту прекрасную мистерию не могла даже боль, и уж тем более не страх, которого в ней давно не было.
Первое прикосновение их тел было похоже на ожог, на кипучее пламя, которое разлилось по венам вместо крови, расплавляя изнутри до боли, до безумия, до громкого крика, до дикого пульсирующего наслаждения, навсегда запечатавшего их друг для друга. Все звуки, ощущения, кроме тех, которые испытывали они вдвоём, исчезли, их как-будто стёрли на то время, когда они могли видеть лишь друг друга, слышать друг друга и ничего больше — ни опрокинутый прикроватный столик, ни грохот бьющегося стекла и медицинских пузырьков, случайно сбытых рукой Эллы, ни громкий стук, когда караульные, обеспокоенные шумом в комнате монарха, покой которого им полагалось охранять, принялись барабанить в дверь, не решаясь, однако. войти без разрешения. Ни поднявшаяся шумиха в коридорах и в саду, куда выходили распахнутые настежь окна — на ноги по сигналу гвардейцев было поднято все ближайшее окружение короля. Весь мир мог расплавиться и сползти прямиков в ад, это не смогло бы отвлечь друг от друга тех, чья жажда обладания друг другом, наконец, нашла воплощение и сейчас была всей их жизнью, смертью и новым рождением.