Страница 9 из 50
Ты… Что таишь в своей глуби?
Неужели исцелить
Твое сердце невозможно, любя...
© мюзикл Последние испытание — «Соблазнение»
К счастью, юноша успокоился раньше, чем Анлетти почувствовал себя последней скотиной. Кровать скрипнула, по лицу мазнула прядь волос, и он услышал чуть хрипловатый голос:
— Вы всегда такой пылкий?
— Только когда серьёзен.
Анлетти поднял вверх раскрытую ладонь — памятуя о следах, которые наверняка останутся у него от пальцев на шее, правую — и добавил:
— Дотроньтесь, когда будете готовы продолжить.
Казалось бы, мелочь, но ножны у альсальдского выскочки висели у правого бедра. Анлетти заметил это сразу, просто не придал значения, что его партнёр на сегодняшнюю ночь левша.
— Я никогда не буду готов, — произнёс тан Кериан тихо и стиснул его ладонь, крепко переплетая пальцы.
Было в этом рукопожатии достаточно и решимости, и силы, но ещё больше — граничащей с безумием отваги. Трусливая часть Анлетти, подспудно надеющаяся, что юноша сдастся раньше, чем они подойдут к финалу, тоскливо сжалась.
Он не хотел лезть в эту тьму — Даже краем её касаться не хотел! — но надоедливый голос внутри уже завёл занудную песню о том, что «второго шанса заслуживает каждый», «только ты на это способен», «он не сдался, а значит, и ты борись», «это твой долг как целителя» и всё в таком духе.
Пальцы юноши по-прежнему казались ледяными, будто тот, как истинное дитя севера, нёс внутри вечный холод. Не пришло ли время им обоим согреться?
Анлетти медленно увёл руку себе за голову, заставив тана Кериана склониться, и приподнялся, чтобы снова поймать его губы. Сейчас представлять на месте альсальдского выскочки другого казалось чем-то глупым и бессмысленным.
Его первая любовь, его единственный друг, его император… Гардалар был живым воплощением своей магической стихии: по характеру уравновешенный и мягкий, волнующийся внешне, но спокойный и безмятежный на глубине, колоссальный в своём величии и мощи, он тянул к себе постоянно, как океан, завораживая шёпотом волн и шуршанием гальки.
Только шага навстречу ни разу не сделал, уважая выбор Анлетти даже больше, чем он бы этого желал.
Ну а тану Кериану плевать было на правила и очерченные границы. Он приходил и с нахальством избалованного ребёнка брал то, что хотел или кого хотел — и сейчас Анлетти не мог бы с уверенностью сказать, что ему это не нравилось.
Мягкие на ощупь, шелковистые волосы юноши лезли всюду, куда только можно, забираясь в вырез туники, в ноздри и в рот. Особенно в рот. Но их хотелось гладить снова и снова, пропуская сквозь пальцы, просто чтобы насладиться скольжением.
Непростительно длинные для мужчины и настолько же притягательные, они окутали Анлетти сладким ароматом апельсина и можжевеловой хвои. Заставили чаще дышать. И задыхаться, пробуждая жаркое, постыдное желание обмотать светлыми прядями, как верёвкой, запястья.
От юного тела, замершего на небольшом отдалении в неудобной, напряжённой позе, шло приятное тепло. Анлетти на пробу провёл подушечками пальцев, а затем и ногтями, по голой спине — не столько лаская, сколько дразня — но получил в ответ передёргивание плечами.
Тан Кериан обещал терпеть боль, и он её терпел.
Только одного этого было недостаточно.
— Я бы вас перевернул, но… Наверное, лучше вы сами ляжете на спину, — произнёс Анлетти, разорвав поцелуй, и стащил с головы белую ленту. Жаль, в полумраке спальни ничего, кроме лихорадочного блеска глаз, рассмотреть не получилось.
— Да. Лучше я сам, — ответил тан Кериан, но с места не сдвинулся.
Его дыхание — частое, взволнованное — обжигало шею. Время утекало, как песок сквозь пальцы, а юноша всё чего-то ждал. И дрожал с каждой минутой всё сильнее.
Анлетти мысленно досчитал до одиннадцати, а потом ещё три раза по столько же и разочарованно вздохнул.
— Вы в любой момент можете встать и уйти. Сейчас, мне кажется, самый подходящий.
Недовольство в голосе заставило тана Кериана зашевелиться. Юноша откатился вбок, и Анлетти смог наконец стащить с себя одежду. Много времени это не заняло, но когда он посмотрел на своего горе-любовника снова, натянутая простыня уже трещала под пальцами от напряжения.
Анлетти прошёлся по комнате, зажигая свечи — все до единой, какие только нашёл — пока пространство не наполнилось тёплым оранжевым светом.
— Согните ноги в коленях и затем широко разведите, — скомандовал он, остановившись у изножья, и скрестил руки на груди.
Тан Кериан шумно втянул воздух носом и зажмурился. Одиноко лежащий на кровати, выставленный, как на рынке, на обозрение покупателю во всём своём телесном уродстве, открытый взгляду и абсолютно перед ним беззащитный, да ещё вынужденный принять откровенную, разнузданную позу, так и говорящую «возьми меня».
Можно было подумать, Анлетти издевается, но всё было совсем не так.
Дерзкий мальчишка заставил его снять повязку и посмотреть на себя. Яркий и болезненно-интересный. Особенный. Кто-то, кому оказалось важным, чтобы смотрели не в воспоминания, а на него. Здесь и сейчас — не на покойника, а на него.
Так почему Анлетти должен был мириться с тем же?
Они оба — заложники своего прошлого. Если и вырываться из плена, так вместе.
— Думал, вас возбуждает другое… — произнёс тан Кериан бесцветно и в точности выполнил его указания: согнул колени и развёл ноги в стороны, позволив увидеть себя раскрытым, насколько возможно, — но в натянутой, напряжённой позе не было даже видимости покорности.