Страница 7 из 50
Тану Кериану нужен был другой Анлетти. Тот Анлетти, которым он был в пятнадцать лет, когда его магический дар только-только пробудился — Анлетти, умеющий исцелять.
Но теперь — слишком поздно. Анлетти похоронил себя пятнадцатилетнего так глубоко в памяти, что уже и не воскресить. Или нет?
— Вы просите невозможного, — прошептал Анлетти, открывая глаза. — Тот, кто вам нужен, давно мёртв.
— Да бросьте! Я десятки раз совершал невозможное! Сотни! К примеру, стал таном Альсальда.
Не стоило Кериану этого говорить. Не так прямо и уж точно без гадкой, самодовольной усмешки.
Анлетти удержался с трудом — едва перед глазами встало лицо дочери, её грустная, всепрощающая улыбка, — но на это ушли все силы без остатка. Помогать? Альсальдскому выскочке? Не дождётся!
— Вам больно от одного касания, но вы хотите… Нет, вы требуете, чтобы я овладел вами? На что только надеетесь? — Анлетти скептически выгнул бровь. — Что одна ночь со мной перечеркнёт сотни других? Не находите? Звучит довольно наивно.
Тан Кериан нахмурился и опустил взгляд. Так и прошептал, глядя в сторону, будто не было ничего интереснее ковра на полу:
— Если есть хотя бы один шанс из тысячи, что перечеркнёт, я рискну.
— И вас не остановят те девятьсот девяносто девять шансов на то, что завтра вам станет хуже? Или… вы умеете жить без надежды?
Как и ожидалось, юноша вздрогнул и тяжело вздохнул: всё-таки не железный.
— Ну что вам стоит хотя бы попробовать?
«Тогда мне придётся всё вспомнить!»
Боги… он чуть было не прокричал это вслух…
Анлетти до предела сжал кулаки, осознавая, что ещё чуть-чуть — и он бросится на тана Кериана и загрызёт, точно загнанный в угол зверь. Ведь если он вспомнит… Если заставит себя…
Его жизнь снова превратится в один бесконечный кошмар!
Это ведь он — Анлетти, не Гардалар — первым отрёкся от их любви. Это ведь он предпочёл любви власть, которую давал титул Тёмного тана. Это он бросил Гардалара одного и сбежал.
— Я не хочу вспоминать Гардалара, — произнёс Анлетти как приговор. — Не хочу и не буду. Убирайтесь!
Тан Кериан даже не шелохнулся. Наоборот, он подался вперёд, коснулся ладонью щеки, заставив сильнее напрячься, упёр большой палец в подбородок и развернул к себе: лицом к лицу, глаза в глаза.
— Каждое ваше прикосновение заставит меня вспомнить сотню других. Каждый поцелуй причинит боль. Чем ближе вы станете ко мне, тем сильнее моё сердце будет истекать кровью, — голос тана Кериана напряжённо звенел в тишине укутанной полумраком спальни, сильный и властный. — Если для моего исцеления вам нужно вспомнить прежнюю любовь — вспомните и исцелите. Я буду терпеть боль за нас двоих.
— Я же уже сказал, что не хо…
— Не хочу и не буду. Но вы не сказали: «Я не могу».
Анлетти ошеломлённо моргнул. Как он мог попасться так просто?
— И вы не боитесь? — спросил он минутой позже, смирившись, что на этот раз проиграл.
— Не боюсь. — Тан Кериан криво усмехнулся и понизил голос до зловещего шёпота. — Я уже очень давно ничего не боюсь. Поэтому хватит! Прекратите ходить вокруг и около! Пожалуйста…
Пальцы на лице. Они были ледяными, хоть и не дрожали.
Анлетти смотрел на юношу и не понимал, откуда в нём столько смелости, чтобы переть напролом. Неужели жизнь и пребывание в плену ничему не научили?
Если есть возможность проиграть — обязательно проиграешь. На победу могут надеяться только глупцы и безумцы. Но если хочешь одержать верх…
Нужно бить наверняка.
— А я трус, — произнёс Анлетти. — Дайте мне свою ленту. Из волос. Ленту…
Перекинув волосы себе на грудь, тан Кериан расплёл косу и молча протянул ему полоску белого атласа. Светлые пряди рассыпались по спине и плечам, укрыв юношу точно плащом. Это было последнее, что Анлетти увидел, прежде чем завязал себе глаза.
Самовнушение — великая сила.
Да, он разучился любить. Но… разве разучился мечтать?
Сейчас Анлетти не смог бы вспомнить тот день, когда император Ксантес привёз Гардалара в их дом, чтобы сыграть свадьбу. Он выжег его из памяти навсегда — деталь за деталью, воспоминание за воспоминанием, — пока не осталось ничего, кроме пепла.
Только так разбитое сердце смогло наконец утихнуть.
Но если бы можно было вернуться назад, если бы Анлетти снова оказался в том дне — каким бы он был?
Первое, что пришло на ум, лестница. Парадная лестница в их доме, с беломраморными ступенями и малиновым ковром, прижатым к ним позолоченными перекладинами. И златовласый юноша, мнущийся внизу, весь раскрасневшийся от волнения и не знающий, куда деть руки.
Анлетти почти вспомнил, как шёл по лестнице вниз. Парадное одеяние — в одиннадцать слоёв одежды, расшитое золотом и усыпанное драгоценными камнями — весило даже больше боевого доспеха. Он шатался под его тяжестью, но спину держал прямо. И первое время, несмотря на подгибающиеся колени, смотрел строго в потолок. Боялся сбиться с шага, наступить на подол и полететь со ступеней вниз. Но вскоре любопытство взяло своё, и Анлетти бросил взгляд на юношу, который должен быть стать его супругом, вздрогнул и замер.
Таких сияющих синих глаз, чистых и глубоких, точно горное озеро, не было в Зенифе ни у кого. Гардалар смотрел на него, и в его взгляде плескался восторг, глаза горели надеждой.
Столько слухов ходило, что принца женят насильно в наказание за испорченную зулунскую пленницу, дочку какого-то там вождя — Анлетти забыл о них в ту же минуту.