Страница 22 из 50
Вероятно, в плену Кериана заставляли есть из рук или подбирать еду с пола. Как собаке, бросали ему обглоданные кости. Иначе и не объяснить, почему тот сидел рядом напряжённый до звона и одновременно рассеянный: дважды промахнулся мимо нужного блюда, а один раз окунул окорок вместо горчицы в плошку с вареньем.
Смотрел — и словно ничего перед собой не видел.
— Теперь ты мне веришь? — спросил Анлетти, удержал кормящую руку и прижался к ней щекой. — Веришь, что мне это нравится?
Кериан молчаливо застыл, сжал губы, будто готовился вступить в схватку с противником, превосходящим по силе, а потом медленно и глубоко выдохнул расслабляясь.
— Не поверю, пока сам не попробую. Угостите меня чем-нибудь, — и улыбнулся, горько и одновременно грустно: душевные раны так быстро не заживали, как подлатанное его стараниями тело.
Анлетти завернул в ломтик ветчины немного козьего сыра и половинку грецкого ореха, окунул в мёд и протянул юноше на пробу — Кериан как будто и не заметил.
Рука провисела в воздухе целую вечность, пока тот собирался с духом, но Анлетти не торопил. Почему-то для него было важным не торопить. Дождаться, когда Кериан справится с болезненными воспоминаниями сам и первым шагнёт ему навстречу.
По сравнению с развернувшейся внутренней борьбой неуверенное прикосновение губ показалось чем-то незначительным. Кериан откусил кусочек и, побледнев, отстранился.
Анлетти запихнул в рот оставшееся и со словами:
— Ты немного испачкался, — поцеловал юношу в уголок губ.
Несколько поспешно, но... его будто кто-то в спину толкнул. Анлетти резко и в край, до последнего вдоха ощутил, что должен поступить именно так, и почти не удивился, когда отстраниться ему не дали — это Кериан вцепился пальцами за горловину туники, скомкал в кулак.
— Спасибо, — прошептал тот взволнованно, переводя взгляд с одного глаза на другой. — Спасибо, что боретесь за меня, но... — Анлетти подался вперёд, — но я... это слишком... — потёрся носом о нос, — я... не... мо...
Все несказанные слова умерли не родившись.
Губы — сладкие от мёда, солоноватые от сыра — мягко раскрылись навстречу. Такого с Анлетти ещё не случалось, чтобы тело прошило от макушки до пяток: жаром в груди, ознобом по коже, немыслимым в его возрасте смущением. Даже назойливые голоса в голове пристыжено смолкли, оставили наедине с тишиной.
Анлетти чувствовал скольжение губ, их неспешные касания, напоминающие кружение в танце, и одновременно не чувствовал ничего. Его словно бы и не было. Точнее — это уже был не он.
Даже когда Кериан разорвал поцелуй и уткнулся лбом ему в плечо, часто и глубоко дыша, голоса не вернулись. Анлетти уже и забыл, насколько приятнее быть магом-ясновидцем, чем магом разума или целителем: ни одной посторонней мысли, ни единой эмоции — никакого раздражающего шума, если не считать перестука двух растревоженных сердец.
Анлетти встал, церемонно поклонился императору и стремительно направился к дверям, не сомневаясь, что Кериан последует за ним.
Его время могло закончиться в любой момент — стоит только пошатнуться хрупкому внутреннему равновесию, — поэтому нельзя было терять ни минуты.
Несмотря на тесноту и обилие выпитого, люди расступились перед ним, и Анлетти без малейшего препятствия покинул пиршественную залу.
Точно мальчишка, взбежав по главной лестнице на восьмой этаж, он ворвался к себе в покои, промчался мимо распорядителя, распахнул двери спальни, а после окно, и, до середины корпуса вывалившись наружу, закричал:
— Это снова я! Я!
От сквозняка громко хлопнула дверь. Анлетти обернулся на звук и напоролся на взгляд серых глаз — встревоженных, изучающих.
— Всю жизнь мечтал уйти с середины торжественного приёма, но никогда не мог себе этого позволить, — брякнул он совсем не то, что собирался, и натужно улыбнулся.
— И что изменилось?
— У меня появился ты.
Анлетти подошёл к юноше, который после двух долгих лет смог пробудить его к жизни, и, притянув к себе, крепко обнял.
— Пожалуйста, не отвечай мне. Ни сегодня, ни когда-либо ещё. Просто... выполни одну просьбу.
Горло сковало спазмом. Анлетти застыл, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и умирая от страха, что мысль за него закончит он, но уже другой.
— Какую?
— Останься рядом. До конца.
Кериан отодвинулся, окинул его хмурым взглядом, вздохнул и вытер большим пальцем с подбородка слезу.
— Что с вами сегодня не так? Мы же дого...
— Всё, — ответил Анлетти и улыбнулся сквозь слёзы. — Всё не так.
Они поцеловались, как делали множество раз, но... только сейчас за шепотом дыхания и скольжением губ стояло что-то большее, и ощущения стали другими.
Исчезло прошлое, потерялось будущее — Анлетти жил здесь и сейчас. Он горел, и с каждым касанием этот огонь разгорался внутри всё сильнее.
Его словно подхватило течением реки и вынесло на стремнину. Анлетти с запозданием отмечал, как стаскивает с юноши тунику, как прижимает к себе, как мнёт ладонями ягодицы и целует, но делал это безотчётно: не планировал результат, не откликался на чужие мысли и желания, а наконец отпустил себя.
Вся нерастраченная любовь, по крупицам собираемая годами, выплеснулась наружу чередой влажных поцелуев, скольжением ладоней и тел, обожгла дыханием и пригвоздила взглядами.
Обычно сдержанный, если не сказать — холодный, Кериан отзывался на ласку тихими, стыдливыми стонами. Невидимое пламя перекидывалось с одного на другого, усиливаясь многократно.
Анлетти уронил юношу на постель, ободряюще улыбнулся и, поймав за ногу, поцеловал свод стопы.