Мой предатель — мой любимый

Хмыкнув, Анлетти отвернулся. Разумнее было отказаться. Даже не так. Ему и в первый раз не стоило соглашаться, тем более сейчас, но…

Он уже ничего не терял.

— И вы будете выполнять всё, что я прикажу вам днём? — спросил Анлетти.

Тан Кериан посмотрел ему в глаза, а затем медленно, не отрывая взгляда, провёл по бедру щекой, потёрся, будто большая кошка.

— Пока будете выполнять всё, что я прикажу вам ночью, да. Можете не сомневаться.

Анлетти мог поклясться, что засыпал с мыслью: «Больше никогда!» — но от этого простого движения тело ощутимо напряглось, стянулось узлом внизу живота, и плоть воспряла.

— Я согласен.

— Кериан, — произнёс мальчишка, протягивая ему руку, и улыбнулся. — Странно будет, если вы продолжите обращаться ко мне в уважительной форме.

— На людях — только «мой господин». В спальне — только на «вы». — ответил ему Анлетти, но, увидев, как улыбка сползает с лица, смягчил фразу: — Не дорос ещё, чтобы мне тыкать. Даже император себе такого не позволяет.

Тан Кериан — нет, уже просто Кериан — поднялся на ноги ещё грациозней, чем опускался, и строго посмотрел на него сверху вниз.

— У меня нет и не может быть другого господина, кроме императора. Я властитель Альсальда, а не какая-нибудь приблудная шавка. Выберете другое обращение!

— Какое например?

Без всякой заминки или стеснения юноша ответил:

— Мой любимый.

Анлетти грустно улыбнулся.

— А говорил, врать не умеешь.

Намеренно или нет, но Кериан опошлил слова, которые ему не принадлежали. Поднявшись, Анлетти обогнул его и вышел из спальни в общую комнату, где всегда дежурил распорядитель.

— Принеси мне шкатулку с драгоценностями. С самыми дорогими. Мне не по статусу будет мелочиться.

— Будет исполнено, мой тан, — ответил распорядитель с поклоном, и где-то через четверть часа Анлетти принесли тяжёлый сундучок, содержимое которого он небрежно вывалил на кровать.

Самое дешёвое украшение из лежащих на простыне стоило порядка десяти тысяч золотых монет, самое дорогое — около двадцати пяти тысяч.

Подарить любовнику побрякушку ценой, сравнимой с годовым доходом богатой провинции, могли единицы, но ещё меньше из них обладали для этого достаточной щедростью.

— Бери, что понравится, и носи в знак моего расположения, — Анлетти едва справился с голосом, и всё равно тот прозвучал неровно.

Фраза «мой любимый», брошенная походя, без всякого чувства, разбудила злость, но раньше появилась брезгливость.

Анлетти всегда знал, когда ему врут. С магией или без. Такое уж на его долю выпало проклятье. И с самого пробуждения Кериан звучал фальшиво: сначала эффектно опустился перед ним на колени, потом брякнул «мой любимый». Неужели не чувствовал, что переигрывает?

Подойдя к окну, Анлетти распахнул ставни.

Насколько хватало глаз, перед ним простиралось море. Искристое и пенное, с бирюзовой полосой у берега и чернильно-чёрными водами вдали, оно с рёвом билось о скалы, будто конные войска в убийственной атаке бросались на сомкнутый строй щитов — и, как всегда, успокаивало.

Но сегодня Анлетти смотрел не на море, а на небо.

Низкое и сумрачное, с клубами иссиня-чёрных, готовящихся пролиться дождём облаков, оно надвигалось на него с неумолимой угрозой и слишком напоминало глаза альсальдского выскочки: в них точно так же среди сизых сумерек клубилась непроницаемая тьма

В другой раз Анлетти было бы любопытно взглянуть, как Кериан будет выбирать украшение, что примерит, а что сразу отложит в сторону, но не сейчас.

Сейчас ему хотелось уединения, в сложившейся ситуации абсолютно недоступного.

Прикосновение к спине вышло неожиданным, заставило вздрогнуть. Анлетти знал, что Кериан умеет подкрадываться неслышно, но знать и ощутить на себе — разные вещи.

Лоб юноши, горячий, как раскалённые угли, упирался в область между лопаток и вызывал безотчётное беспокойство.

— Прости, — прошептал Кериан и неуверенно положил руки Анлетти на бока, прижавшись ближе. — Простите меня, мм... мой... мой гос... мой госп...

— Достаточно. Не унижайся.

Анлетти смотрел, как ледяные ладони медленно ползут по его животу, чтобы соединиться в центре, и не понимал, почему их не останавливает. Чего он ждёт?

— Разве вы не хотели увидеть меня униженным?

— Я не хотел слышать лжи. — Анлетти с тоской смотрел, как море катит волны к берегу. — Ты сын обычного охотника, я титулован до шестнадцатого колена. Ты едва освоил магию, я двадцать лет живу, управляясь с ней. Мы даже близко не равны, но я позволил тебе называть меня просто господином. Считай это высокомерием, если хочешь. Но я уверен, общество не простит тебе и такого обращения, куда уж более вольное. Для людей ты был, есть и будешь альсальдским выскочкой.

Слова отзвучали, но ещё долго в спальне царила гнетущая тишина. Анлетти стоял, заключённый в кольцо из обманчиво нежных рук, и других мыслей, кроме пойманной птицы, наброшенной на шею петле, стиснутого в клещах меча и подобных им, не появлялось.

Поначалу было горько. Чуть погодя пришло смирение. А ещё позже — пьяный азарт, замешанный на злости и понимании: отступать больше некуда, с каждым днём эта петля будет затягиваться всё туже и туже.

— Что с побрякушками? Ты выбрал? — спросил Анлетти, когда молчать, равно как и вглядываться в морской простор, надоело.

— Это подарок. Ваш. Мне. Что подарите, то и буду носить.

Кериан разомкнул руки и отступил на шаг. В нём чувствовалось напряжение, но Анлетти не хотел разбираться и выяснять, чем оно вызвано. Он подошёл к кровати и взял в руки единственную вещь, которая была достойна его убийцы.