Мой предатель — мой любимый

Разве ты не хочешь остаться с нею?

Покорит тебя и своё возьмет!

Это чувство, Рейстлин, тебя сильнее!

© мюзикл Последние испытание — «Дуэт о любви»

Анлетти разбудил скрип. Щурясь, он повернул голову на звук — тан Кериан придирчиво разглядывал себя в зеркале. Однако, присмотревшись внимательнее, Анлетти понял: он не разглядывал, он привыкал заново — к себе самому и гладкой, здоровой коже вокруг соска, которую придирчиво ощупывал руками.

— Вы всё ещё здесь?

— А где я должен быть? — чуть помедлив, ответил юноша вопросом на вопрос.

Действительно, где?

Не иначе, как со сна, Анлетти не мог сообразить, что именно ему не нравится. Стройный, красивый юноша сверкал перед ним аппетитными ягодицами, но всё это было каким-то... неправильным.

— Прежде, чем прийти к вам, я всё тщательно обдумал, — произнёс Кериан, улыбнувшись ему из отражения в зеркале. — Я хочу стать вашим общепризнанным любовником. Назовите меня своим фаворитом.

Анлетти резко сел, спустив ноги с кровати, и протёр глаза. Общепризнанным? Фаворитом? Он не ослышался?

Значит, тан Кериан хочет везде его сопровождать, сидеть рядом во время приёмов, наносить вместе с ним обязательные визиты друзьям... Хотя, какие у Анлетти могут быть друзья? Так, приятели.

И вот тут сознание наконец проснулось — Анлетти понял, что показалось ему неправильным: никто из его многочисленных любовников и любовниц никогда не оставался до утра.

Просыпался он всегда один. Всегда.

А тан Кериан собирался ни много ни мало стать частью его повседневной жизни. Вот так. Запросто. Будто это ничего не стоит...

Анлетти словно кулак прижали к подбородку. Он едва выдавил из себя тихое:

— Притомились стоять за шторой?

— И это тоже. — Тан Кериан собрал волосы на спиной и принялся заплетать косу. — Но я бы никогда не предложил... если бы вы... — он повёл головой, и чёрные вороновы перья, будто на ветру, затрепетали, — не были ночью столь убедительны.

Точно. Серьга.

Анлетти смотрел на три чёрных пёрышка и видел смерть так отчётливо, будто  палач уже стоял над ним с занесённым топором.

Ничто в жизни не даётся просто так. Если тан Кериан получил амулет от императора — а от кого ещё он мог его получить? — то должен был пообещать взамен нечто равноценное.

— А как же ваша жена? — спросил Анлетти невпопад.

— Радэна сейчас в Альсальде. Слухи, если и дойдут до неё, то нескоро.

— Рано или поздно, но они дойдут. Разве это не разобьёт бедняжке сердце?

Тан Кериан закончил возню с волосами, подошёл к нему и плавно, одним грациозным движением опустился на колени между разведённых коленей. Взгляд смотрел в пол.

— Я спал с вами и получил удовольствие. Поздно беспокоиться о слухах. К тому же… Врать я всё равно не умею.

— Не умеешь? — В Анлетти вдруг всколыхнулась злость, и голос стал жёстким. — Посмотри на меня!

Сглотнув, юноша поднял глаза — в них плескалась растерянность. Сама невинность. А то как же!

— Ещё раз спрошу. Почему ты здесь? Ехал бы в свой Альсальд. К жене. К детям.

— Вы не завершили лечение.

— А когда завершу, уедешь? — спросил Анлетти, и в груди невольно встрепенулась надежда. Могло ведь оказаться, что тан Кериан затеял преследование в личных целях? Могло же?

С альсальдского выскочки сталось бы...

— Нет, — Ответ прозвучал, и вдруг почему-то стало больно. — Я не могу уехать. Но, если хотите, могу вернуться за штору.

Тан Кериан подался вперёд, прислонился щекой к его бедру, прикрыл глаза. По коже пронеслась щекотка: Анлетти буквально ощутил, как дрожат чужие ресницы. В свете дня тот казался ещё более юным — невинным и одновременно развратным. Как у него это получалось?

Мальчишка потребовал — да, именно потребовал — себе статус официального любовника, но такой, в коленопреклоненной позе, с закрытыми глазами и прижатой, будто в поиске защиты, щекой, слова смягчились до просьбы.

Вот только что это? Игра? Или борьба между гордостью и невысказанными желаниями?

Анлетти накрыл ладонью глаза. Император отчасти был прав, когда говорил, что он слишком полагается на магию. Магическое чутьё молчало, оставив его без подсказки, и он испытывал растерянность, однако всё ещё не разучился думать.

Допустим, тан Кериан признался в слежке, потому что понял: Анлетти знает о многом, если не обо всём, а о чём не знает — догадывается. Врать в глаза, вероятно, юноше и вправду сложно. Или... тот может считать это чем-то ниже своего достоинства.

Допустим, тан Кериан мечтал об исцелении, но остерегался соваться к нему без какой-либо защиты. Что, в общем-то, совершенно разумно. Не будь у мальчишки амулета, Анлетти мог сделать из него деревенского дурачка в считаные минуты.

Но у любой услуги есть своя цена. У услуг императора — особенно.

Допустим, тан Кериан получил амулет в обмен на клятву. Тогда... всё становилось ясным тогда.

Если тан Кериан поклялся следить за каждым его шагом и доносить императору, то, даже получив своё, уехать не мог. Но если это так, сделанное им предложение приобретало иной смысл. В нём даже угадывалась своеобразная честность.

— Вы в самом деле хотите, чтобы я согласился? Император… Думаете, ваша честь не пострадает? Думаете, вам простят и забудут, что ради… что вы были моим любовником?