Страница 74 из 103
– Что?…
– Не надо назло. Делай все на добро.
Я набрал полную грудь воздуха и, медленно выдохнув, взял себя в руки. Все очень просто. Я, кажется, начал понимать.
– А с чего ты взял, что ты неизлечим?
– Ну как с чего, врачи говорят.
– Врачи, – многозначительно повторил Силуан, – они говорят то, что им сказали в институте. Вообще, люди они хорошие, но слушать их не всегда надо.
– Кого же тогда слушать?
– Слушай себя. Слушай, что говорит тебе твое тело. Я где-то читал, что в мире зарегистрировано двадцать девять случаев полного исцеления от рассеянного склероза, не говоря уже о тысячах пожизненных ремиссий. И если ты не хочешь стать тридцатым, стоит ли вообще жить?
– Но…
– А если это ложь, шарлатанство или чьи-то выдумки – живи, чтобы быть первым.
Жить, чтобы быть. Наверное, первый раз за всю жизнь я понял, что такое цель.
######
– …уже. Игнат, вставай!
Я открыл глаза и увидел, что солнце, глядящее на меня через окошко, светит как-то не по-утреннему ярко.
– Ты знаешь, сколько сейчас времени? Давай поднимайся. – Зуб сидел с сигаретой в зубах и пересчитывал тачковки.
Я спустил ноги на пол, посмотрел вниз и закричал. Не ноги, а колотушки. Они распухли до такой степени, что напоминали слоновьи лапы и не влезали в тапки. Взявшись за тумбочку, я попытался встать, но тут же отдернул руки, мои кисти были такими же. Я смотрел на свою ладонь и ужасался – огромная уродливая лапа, сплошь покрытая гнойниками. Я попытался сжать ее в кулак, но это вызвало нестерпимую боль, и мне в лицо брызнул гной из лопнувших ран.
Сигарета выпала у Зуба изо рта.
– Какого ху…
Что было тогда в моих глазах – страх, отчаяние, паника? Да какая разница! Слов нет. Какого ху. Лучше и не скажешь.
Зуб помог мне одеться, накинул на меня старую олимпийку, нашел тапки побольше и проводил до врачебного кабинета. По дороге я заметил, что мои трусы приклеились к ягодицам. Запустив туда руку, я понял, что это гной и попытался оторвать их от кожи. Дикая боль. Вместе с кожей. Меня пошатнуло, и если бы не стена, Зуб не успел бы меня поймать.
Доктор долго не могла произнести ни слова, наверное, она потеряла дар речи. Наконец она сказала:
– Я не знаю, что с тобой делать. На той неделе вызовем дерматолога, а пока… На пока вот эту мазь попробуй…
######
…все лекарства мне, естественно, отменили, колоть такие препараты в моем состоянии было бы больше, чем глупо. Да и куда? На мне живого места не было. Я реально гнил заживо.
Обрабатывать себя мазью я, конечно, пробовал, хотя осознавал, что толку от этого было мало. Не было вообще. Но что мне оставалось делать?
Никакими делами я больше не занимался – Зуб настрого запретил и сказал, что мне, вообще, лучше побольше лежать. Ходить куда-то в таком состоянии действительно было не самой лучшей идеей, и, чтобы чем-то себя занять, я попросил принести мне какой-нибудь литературы. Чтение. Мое забытое таинство.
– Вот. Все, что нашел, – Зуб протянул мне толстый томик в старой затертой обложке.
Судьба иронизировала. Федор Михайлович. Преступление и наказание…
######
…на какое-то из следующих утр я ощутил острую боль в ягодице, когда переворачивался на другой бок. В том месте, где левая нога переходила в самую большую мышцу человека, я нащупал плотную шишку размером с кулак. Спать на левом боку я теперь не мог, сидеть приходилось в весьма неудобной позе. Пиздец, короче.
Белье и простыни мне приходилось менять каждый день. Думать не получалось, читать тоже, я просто цеплялся за жизнь. Во время этого ничем другим заниматься не можешь…
######
…вечер. Снова утро. Зуб сидит напротив меня, а я спросонья не могу ничего понять. Он что-то хотел сказать, но почему-то молчал. Когда я уже готов был взорваться, Зуб произнес всего одно слово:
– Домик.
Внутри все оборвалось. Лопнули натянутые нервы. Ощущение пустоты наполняло меня.
Естественно, я предполагал самое худшее, но, когда зашел к нему в палату, понял, что ошибся – он был жив. Хотя еще неизвестно, что было худшим.
Он кричал. Он кричал во все горло от боли. Он крутился из стороны в сторону, насколько позволяла возможность, хватался за шконку так, что белели костяшки, одеяло уже давно было на полу, и я ужаснулся какой же огромный у него живот.
– А-а-а!… Саня! Саня!… Помоги… Я не могу терпеть, блять… А-а-а!… Найдите что-нибудь, сука-а!… Ну пожалуйста… Саня!… Са-ня…
Он рвал нам души на части. Мы сидели рядом, и все человеческое в нас бурлило и кричало вместе с ним. Оно кричало, чтобы мы ему помогли или как-то облегчили его страдания, но каждый из нас понимал, что он бессилен, и человек скоро умрет, а мы, сука, ничего не можем сделать.
– Так, разойдитесь, разойдитесь! – в палату зашла медсестра со шприцем, полным какой-то жидкости.
Укол в вену. Она ушла. А Домик уже меньше ворочался, но все равно продолжал тяжело дышать, изредка вскрикивая.
– Двадцать минут. Поверьте моему опыту, – сказал кто-то в повисшей тишине… Погодите. Или это сказал я сам?…
Через полчаса Домик перестал дышать, и мы позвали медсестру. Она констатировала смерть.
Его накрыли простыней и унесли, а я еще долго сидел там, пытаясь удержать сигарету распухшими, трясущимися пальцами.