Страница 69 из 103
– А с тобой что? Вижу ходишь как-то странно, ноги в разные стороны раскидываешь.
– Какая-то неврология, никто точно не знает, говорят МРТ нужна. Написали, правда, какой-то рассеивающий склероз, вот только причем здесь это…
– Рассеянный склероз? У моей знакомой он был. Память здесь ни при чем.
– А что это тогда?
– Над этим вопросом ученые бьются уже долго. Так-то известно, что это – оболочка на нервах разрушается, и сигнал от мозга не всегда доходит до пункта назначения. А вот почему и отчего это возникает и что с этим делать – вопрос до сих пор открытый.
– То есть как… Подожди, ты хочешь сказать, что сигнал «поднять ногу» не доходит до ноги?
– До чего угодно.
– И как твоя знакомая… ну… себя чувствует?
– Она в инвалидной коляске. Руки еще двигаются, а вот все остальное… Вообще, Игнат, это такая зараза, что сравнивать себя с кем-то бессмысленно, у каждого по-своему. Любая мышца в любое время может отказать. Так же как и восстановиться.
– Пиздец какой-то. И как с этим жить? Жить, зная, что проснуться ты можешь беспомощным овощем?
– Все так живут. Человек, вообще, может не проснуться.
– Ну да, успокоил. Все равно пиздец.
– Ты не гони, может все обойдется. Диагноз же не точный. Без томографии это всего лишь их предположения, не больше.
– Да, да, предположения, – повторил я его слова, поскольку ничего больше мне в голову не приходило. Я был сбит с толку, действительно, лучше и не скажешь. – Ладно, что, пойду тогда.
– Давай, – Силуан поднял вверх сжатый кулак, – главное, не падай духом.
Мы попрощались, и уже на пороге я спросил:
– А зачем тебя звал тот грузин Алеко, когда ты пошел за бутылкой и упал? Что он хотел сказать?
– Он хотел меня остановить. Хотел, чтобы я не ходил.
######
Мести под одну гребенку, то есть оценивать людей исключительно по их принадлежности к статусу, нации или касте – еще один стереотип. Многие люди считают, что среди зэков людей нет, зэки в свою очередь, что людей нет среди красных и педерастов, ну а в том, что все беды на земле от цыган и евреев убежден каждый. Люди есть везде, я убеждался в этом каждый день. Шаблонное мышление – удел ограниченных.
Воровские традиции я, безусловно, чтил и с обиженным вел себя соответственно. В большинстве случаев это было оправдано – насильники, педофилы и те, чья жадность, хитрость или чревоугодие оказались сильнее элементарных человеческих принципов – не заслуживали другого отношения, но были и такие, кто попал туда по воле случая.
Приводить примеры не имеет смысла, случаев было много, да и их достоверность порой вызывала сомнение, но рубить с плеча я перестал. Когда они тащили очередного тяжелика в туалет, душ или в подъезд под простыни, или просто убирали за ним говно, у многих в глазах читалась непринужденная искренность. Добром настоящего пытались затмить зло прошлого? Может быть. Не мне судить.
Мое здоровье тем временем продолжало ухудшаться. Двигательная способность правого глаза практически полностью восстановилась, но это были мелочи на фоне основной проблемы. Ноги. Долго гулять я уже не мог, надо было отдохнуть – посидеть или хотя бы постоять. Усталость накатывала неожиданно резко, отдаваясь уже в обеих ногах. А после того, как я два раза упал в бане, Зуб сказал:
– У меня в тубе один армян знакомый есть. Или армянин. Ну неважно, короче, у него тросточка есть как раз по твоему росту. Зайду к ним сегодня, он все равно для красоты с нею фарсит.
– Она мне нахер не нужна, – на автомате выпалил я. Отрицание естественная реакция, когда боишься признать правду.
– Херу твоему я помогать не собираюсь, – Зуб был серьезен. – Если сможешь сам ходить, я буду только рад. Но пока что надо, Игнат.
Того армяна-армянина можно было понять – не трость, а настоящее произведение искусства. Легенькая, почти невесомая, кедровая, ручной работы, резная с красивыми витыми узорами. Удобная ручка как будто сливалась с моей рукой. Внешняя красота все-таки сгладила уродство всей ситуации, я быстро к ней привык, и ходить с ней мне стало значительно легче. И вот во время одной из таких прогулок, когда я учился развивать привычную ранее скорость, меня вызвали к врачу. Удивительно – некоторые за все время лечения видят его лишь единожды, а я иду на прием уже в третий раз. Весь вопрос в том, кому повезло больше.
Я стоял в коридоре и тешил себя подобными ирониями, пока наконец дверь не открылась, и меня не пригласили в кабинет. Все та же женщина с короткой стрижкой и неприятным лицом, вот только взгляд изменился. Какое-то снисходительное недоумение.
– Завтра… В девять часов утра… Вас вывезут в научно-исследовательский институт для проведения магнитно-резонансной томографии, – ее речь звучала отрывисто и неестественно, как будто она сама не верила в то, что говорит, – там же по результатам снимка будет вынесено заключение.
На этом прием закончился. В глаза она мне так и не посмотрела.
Я пришел домой и хотел было уже собраться с мыслями, но не тут-то было – меня вызывал опер. Кое-как найдя его кабинет в сером здании штаба, я скромно постучал, а когда вошел, на меня обрушился просто шквал вопросов и двусмысленных восклицаний: кто я такой, какие цели преследую, и что при нынешней ситуации в стране подобные мероприятия вызывают крайние подозрения. Обычная оперативная работа. Были взяты все мои данные: длина рук, описание походки и даже религиозные взгляды моих близких родственников. Составлялась ориентировка на случай побега.