Страница 68 из 103
Все вышли, оставив его одного с тремя ментами. Но вскоре вышли и они. Без плитки, естественно.
Уже после отбоя, когда я уставший лежал у себя на шконке, Зуб спросил:
– Игнат, а ты чего домой не звонишь? Или нет никого?
– Есть, почему…
– Так в чем дело?
– А что, можно, да?
– Хех, – хмыкнул он. – Что значит можно? Нужно. Бери звони! Говори, когда надо, не обламывайся.
Как все оказывается просто. Мама была безумно рада меня слышать:
– Сынок! Слава тебе Богу, я уже что только не думала. Фантазия у твоей мамы сам знаешь, как работает. Ну как ты – рассказывай!
Я вздохнул и осторожно, стараясь подбирать как можно более аккуратные слова, начал рассказывать маме о своих текущих делах. Она слушала молча, а когда я закончил, сказала:
– Так, спокойно, не переживай, все будет хорошо. Все решаемо, я кажется знаю, к кому обратиться. Главное, что ты живой.
Мама еще долго успокаивала меня, а я не смел ее перебить. Я понимал, что как бы твердо не звучал ее голос – сын болен… в тюрьме… Комментарии излишни. Я понимал, что она успокаивает и себя тоже.
– Тебе огромный привет от папы и твоего брата, – она сделала паузу, – постоянно о тебе спрашивает.
– Тоже передавай от меня огромный. Как он?
Мама начала рассказывать мне обо всех достижениях и успехах моего брата, а я сидел и тихо радовался, что хоть одним сыном моя мать может гордиться. Можно сказать, он уже встал на ноги – открыл свое дело, купил машину. В конце разговора, когда мы уже прощались, мама спросила:
– Денег надо?
– Нет, нет! Ничего не надо! Спасибо, нет.
– Хорошо. Как будет надо, скажи. Пока сынок. Держись.
######
Общение – это жизненно необходимая потребность. Как пища или воздух. Полноценная жизнь невозможна без обмена опытом, знаниями, а тем более, если человеку не с кем разделить свои эмоции и чувства, радость и печаль. Желание побыть одному и никого не видеть – это все-таки временный кризис, а аскетизм и самовольное отступничество от себе подобных – это уже диагноз. Если, конечно, ты не на пути в нирвану. Поскольку психических отклонений у меня пока не было никаких, а познания нирваны ограничивались Куртом Кобейном, я отдавался общению со всей своей природной любознательностью.
А пообщаться было с кем. Больница была областная и арестантов сюда везли со всех лагерей нашего управления. Кроме женского, конечно. А жаль, это был бы ярчайший пример стопроцентного спроса. Они бы чувствовали себя здесь богинями как минимум.
Но это мечты и фантазии, реальность же ограничивалась больными лысыми мужиками. Безысходно и трагично на первый взгляд. Но это только на первый.
– Ну куда ты, Игнат? Спешишь? Присядь, покури.
– Нам спешить некуда, срока меньше не станет.
Я достал сигарету, но прикуривать не стал, а положил ее за ухо, иначе она была бы уже третьей. Я разносил общее и как обычно не мог отказать тяжело больному человеку в малой толике внимания.
– Как тебе больничка, да и вообще тюрьма? Ты ведь недавно тут?
– Трешку уже сижу.
Я смотрел на лежащего перед собой человека и понял, что курить мне все-таки придется. Разговор, судя по всему, предстоял долгий. Силуан. Это был нестарый человек с лицом, видевшим много горя.
– Три года не мало. Много что можно было… Да… Три года…
– Впереди еще три по три. А что с тобой случилось? Ты вообще не встаешь?
– Вообще. Все случилось несколько лет назад во время одной из пьянок, Новый год, по-моему, был, не помню. А может просто зима. Я тогда такой образ жизни вел… Мне что праздник, что не праздник – разницы нет. Ну короче, мы пили тогда и дошли до такого состояния, когда вроде бы все – хорош, чувствуешь, что больше тебе не надо, но… От пары рюмашек бы никто не отказался. И вроде бы уже решили расходиться, как я предложил выпить еще, – Силуан искусно крутил в руке блестящие эбонитовые четки. – Черт меня дернул по-любому, иначе б я прислушался ко всем и отправился спать, но я, плюясь слюной, давай их убеждать, что догнаться нам надо всяко. Что жизнь одна и прожить ее надо так ярко, насколько позволяют возможности. Бутылка была спрятана в спортгородке в дальнем конце локалки. Высокие турники, брусья, штанги всякие, мешок боксерский в углу болтается… И вот я, еще немного поругавшись, отправился туда искать зарытый алкоголь.
Я вытащил из-за уха сигарету и зажал ее между пальцев. Хоть ничего страшного в этой истории пока не происходило, от нее веяло каким-то фатальным трагизмом.
– Я уже выбежал на улицу, когда услышал, что меня кто-то зовет. Кричит. Это был Алеко, толстый грузин, один из тех, с кем мы бухали, фанат футбольный, мать его… Так вот, я оглянулся, хотел ему что-то ответить, но не успел. Упал. Так неудачно, что сломал спину. Да, там то ли трубу прорвало, то ли чего… Короче, все это замерзло, гололед… Россия одним словом – спортплощадку сделали, тренажеры, блин, европейские, а трубу починить – это для них… Да… В общем… Ходить я уже не мог. Только сидеть, – он закурил сигарету и дал прикурить мне, – ну и все, че… дальше хуже. Да я сам еще, дурак, лечиться сразу надо было, а мне же, сука, не сидится ровно на жопе… Мне развлечений подавай! Удовольствия, престижа, славы! Чтобы меня обсуждали, удивлялись, какой я герой… Зачем мне все это надо было… Короче кончилось тем, что есть сейчас. Я лежу. Вот моя история, Игнат.