Страница 67 из 103
– Зуб, че, за продуктивом идти? – молодой щупленький пацан, лет восемнадцати, не больше, как вихрь залетел в палату.
– Давай, шагай.
Вихрь умчался дальше, а Зуб, опередив мои вопросы, сказал:
– Тяжеликов кормим тоже мы.
– …?
– Да, да. На одной баланде долго не протянешь. Братва порешала, чтобы мы сами готовили для них еду.
– Но как? Где?
– Прямо здесь. У нас все есть: кастрюли, сковородки, самодельная плитка. Нельзя, конечно, но мусора на это закрывают глаза. Да и помимо этого дел тут куча! У тебя кстати, что со здоровьем?
– Да черт его знает. С ногами что-то. Но это не беда – ходить я могу, даже бегать почти!
– Вот и я про то же, – улыбнулся Зуб, – ты понял, о чем я.
– Конечно, понял, можешь на меня рассчитывать.
– На днях малой уедет, ну ты видел, он только что заходил, шконарь освободится – перебирайся к нам.
– Куда уедет?
– К себе на малолетку.
– Малолетку?
– Ему шестнадцать.
######
Было ли «малой» погоняло, или Зуб называл его так просто из-за разницы в росте и возрасте, узнать я так и не успел – он уехал первым этапом. Мне нравилось на новом месте. Конечно, в палате было тесновато: шестнадцать человек на двадцати пяти квадратных метрах, но всяко лучше, чем в столовой на холодном полу.
Дел здесь действительно была куча, движуха шла день и ночь. С утра в строго определенное время мне надо было подойти к локалке – высокому забору, ограждающему нас от других больничных корпусов, – и ждать прихода другого трассовика – человека, передающего грузы. От нас требовались пунктуальность и надежность. Это был общак, за эти грузы мы отвечали головой. Проверив содержимое, я приходил домой, еще раз все пересчитывал и делал пометки в специальной записи – тачковке, за которую я тоже отвечал головой. Звучит героически, но на деле никто бы из мусоров, а тем более зэков, на общее не покусился, так что все зависело исключительно от нашей внимательности.
Удостоверившись, что все ровно – сигаретка к сигаретке, чаинка к чаинке, я брал с собой пакет и шел радовать больных. Радовать в прямом смысле. Ситуация с необходом, как и все в этом бараке, была нестабильной, и когда я давал одну пачку максима на троих мужиков, они радовались как дети. Да, они были больны, тяжело больны, и по-хорошему их бы лучше вообще было оградить от никотина, но они же все равно найдут. Тем более многим из них он вряд ли успеет навредить. Впервые я так близко познакомился со смертью. Лицом к лицу. Но об этом позже.
Помимо сигарет и чая больным дорого обычное людское внимание. Многие из них были лежачими, то есть не имели возможности ходить в другие палаты или просто на улицу, поэтому встречать гостей для них было как глоток свежего воздуха. Они были рады любому, кто заходил их проведывать, и уходить, не посидев с ними хотя бы пары минут, было очень жестоко. Зачастую на месте, где вчера лежал один человек, сегодня был уже другой, и на мой вопросительный взгляд отвечали: «Вчера вечером. Помяните».
Ну вот, опять смерть. Эту тему обойти невозможно. Смертей было много. Если сначала, как бы я ни сопротивлялся, у меня в голове отщелкивались страшные цифры, и я думал, что привыкнуть к этому невозможно, то где-то на втором десятке я сбился со счета. Конечно, говорить, что я привык, было бы кощунством, на это способны только могильщики со страниц средневековой лирики, но шокового состояния вид мертвых тел и утерянных душ уже не вызывал.
В приготовлении пищи я участия не принимал – этим был занят профессиональный повар. Да, кого только не встретишь среди зэков. И порой из весьма скудного набора продуктов он делал поистине кулинарные шедевры. Относительно баланды, конечно. Взяв большую кастрюлю и поварешку, он ходил по палатам и кормил тяжеликов. А я иногда ходил вместе с ним. Помимо всего прочего нам в палату приносили сладости, фрукты, соки, да и много чего еще, что обычный мужик считал нужным уделить на страдающих из своей передачки. Мало кто оставался равнодушным. Раздачей этих гостинцев я и занимался. Совесть не позволяла мне иначе. Наверное, впервые в жизни я делал что-то по-настоящему полезное и благое. Добро. Я открыл для себя добро.
Как-то вечером, когда суп был уже почти готов, к нам в палату ворвались мусора. Шмон. Они не брезговали ничем. Отобрав пару бритвенных лезвий и полупустых зажигалок, они с недовольным видом оглядели перевернутые матрацы и раскрытые тумбочки. Жадные глаза падальщиков. Мало.
– Плитку нельзя, – сказал мерзким голосом самый маленький из них. – Мы ее заберем, давайте убирайте кастрюлю.
Все тут же начали протестовать и пытаться всяческим образом прийти к компромиссу, но мент попался упертый.
– Слышишь че, – начал я, – ты же прекрасно знаешь, что это и для кого это. На той хавке, что нас кормит администрация, здоровый человек ласты склеит, а тут… Бля буду, командир, ты будь человеком, они может хоть на один день, но дольше проживут!
Мент повернулся ко мне и захлопал глазами:
– Во блин! Смотри-ка что – человечность у него проснулась! Ты по какой статье сидишь? – посмотрел он на мою бирку. – Ха! Ни хрена себе благодетель нашелся!
– Так система исполнения наказания в нашей стране какая?
Все обернулись на звук хлопнувшей двери. Это был Зуб. Как всегда, вовремя.
– Чего? – глаза мента захлопали еще больше.