Страница 45 из 103
Я посмотрел в окно: ночь, темнота, где-то вдалеке по периметру ярко горят фонари и прожекторы, тень от колючей проволоки играет на стекле…
######
Утром нас повели на завтрак. Причем я еще не успел чифирнуть и толком не проснулся, но деваться было некуда – выход в столовую обязателен для всех, неважно, хочешь ты есть или нет. И вот, сидя за столом, я смотрел на то, что было в моей тарелке. Сечка, то есть каша из молотой пшеницы. Правда, кашей это было назвать трудно – половину тарелки составляла вода. Мутная и с синеватым оттенком. Старики говорили, что в деревнях это комбикорм для свиней. Да и не каждый хозяин свою свинью таким дерьмом кормить будет. А у меня как назло разыгрался аппетит. Давиться кашей желания не было и, откусив кусок сухого горького хлеба, я запил его теплым безвкусным чаем.
Вова Домик был прав, когда говорил, что я еще не раз вспомню нашу камеру. Там так никто не завтракал.
– А почему здесь так много народа? – спросил я у Петрухи, того самого явно не первохода. – Ведь вновь прибывших этапников через десять дней должны распределять по отрядам, а здесь, наверное, этапа три минимум.
– Зона переполнена, все бараки забиты под завязку. Вот и держат нас здесь, пока в отрядах места не освободятся. Некоторые уже месяца три сидят.
Петруха был родом из соседней деревни и все свои четыре ходки он провел в этом лагере. Самая большая из них длилась два с половиной года, а в основном дольше чем на год он не садился.
– Украл – выпил – в тюрьму? Романтика? – улыбнулся я.
– Ой, да прекрати ты ради Бога! Романтика – это попервости, а когда привыкаешь – это уже обыденность.
Мы тусовались по локалке вдоль барака. Начинало светать, и я смог разглядеть лагерь получше. Похожие друг на друга кирпичные здания, огражденные железным решетчатым забором, стояли симметрично отдельными кварталами. С одной стороны находилась столовая, с другой – баня, а дальше, на другом конце лагеря, промышленная зона – «промка», куда зэки ходили работать. Маленький город.
– А чем ты занимался вне срока?
– Я? Ну как тебе сказать… – Петруха улыбнулся и прищурил один глаз. – Я умею ставить первоклассную бражку, а самогонку гоню такую, что крышу сносит. Меня потом мусора по всей зоне ловят и садят в ШИЗО суток на десять. В честь выхода кореша по-любому приготовят брагульку, и понеслось: выпил – в тюрьму. Вот это романтика! И даже ничего красть не надо. Ты-то сам как к этому делу?
– Бухать что ли? Так-то нормально, но не весь же срок. У меня двенашка.
– Ух ё… Молодой такой, – он посмотрел на меня. – Ну, на работу тогда иди. Железяки лет пять потаскаешь, там глядишь и научишься чему. На что ты еще годен? Профессии же никакой?
– Как это, на что годен? Да я за хатой смотрел!
– А… Из блатных? Ну-ну, тебе сколько лет-то?
– Двадцать один, – я закурил сигарету и, нахмурив брови, ускорил шаг. Его слова меня задели. Еще не хватало, чтобы какой-то алкаш рассуждал о моих способностях.
– О, мужики, смотрите, это же Петруха! – к забору подошла группа людей, все в грязных сапогах и перепачканных робах. Это мужики с промки пошли на завтрак. – Охренеть не встать! Ты скока на свободе-то пробыл? Месяц, два? Там еще твоя шконка, по-моему, свободна! Ха-ха! Ну, мы порешаем! Завтра тебя к себе заберем.
Они еще долго стояли там, рассказывая о произошедших в зоне изменениях, пока дубак не открыл калитку и не пустил к нам человека в красивой, явно не казенной фуфайке.
– Идемте, пообщаемся, – сказал он гуляющим на улице, и следом за ним мы зашли в барак.
Он собрал всех вновь прибывших этапников и, присев на стул, обвел нас взглядом. Он был из тех, чье лицо ничем особым не отличалось и мало кому запоминалось. Возраст тоже было тяжело угадать, да даже как-то не хотелось. Что интересно, его погоняло я тоже сразу забыл, хотя он представился. Или не представлялся… Вот есть же такие люди.
– Здорово еще раз. Я смотрящий за этапкой. Что, как доехали? Мусора не сильно на шмоне потрепали?
Стандартно ответив на стандартные любезности, что «хорошо», «нормально» и «пойдет», мужики спросили о насущном:
– Как в лагере с необходом? Курево на исходе, а сидеть нам здесь еще неизвестно сколько.
– С сигаретами пока туговато, вот все, что есть, – он положил на тумбочку три помятые пачки примы без фильтра. – Катран соберете – могу с положенцем поговорить, может, тусанет чего.
Мужики ничего не ответили, но, судя по лицам, им эта идея явно не понравилась.
– Ну а так, че еще сказать, лагерь черный, игра на должном, ШИЗО греется, в общем, ход воровской. Поэтому лучше сразу определяйтесь, кто чем заниматься будет: блатовать так блатовать, работать так работать. Это особенно молодежи касается. Чтобы потом не метаться.
Он ушел и, разобрав сигареты, все продолжили заниматься своими делами, а я прилег на свободную, что было редкостью, шконку. Было, о чем подумать.
Меня тревожило, что золотой явы, а именно такие сигареты я курил, оставалось всего пять пачек. С учетом того, что находиться в этапке мне еще предстояло неизвестно сколько и отказывать просящим было не по-нашенски, это очень мало. Но это было не основной проблемой.
Главным, конечно, оставалось мое будущее. А я реально не мог с ним определиться. Шагать дальше по воровской дороге было, с одной стороны, конечно, притягательно: престиж, положение, идея. Я ей проникся и с интересом открывал для себя новые грани этого мира. Но в глубине души я понимал, что это не мое, и посвящать этому свою жизнь я не собирался. Идти работать за гроши мне тоже не хотелось, тем более, кем? Разнорабочим? Не радужная перспектива. Но, с другой стороны, это ведь отличная возможность получить какую-то специальность, освоить какое-нибудь ремесло. Тем более, время пролетит быстрее. Надо принять решение. Надо сделать выбор.