Страница 3 из 14
Может быть, в силу того, что персонал «Дерби» не видел за плечами Сашки гламурной мамочки в мехах, а может, просто чувствуя в ней родственную беспокойную душу лошадника, ее быстро стали принимать — и нагружать — на конюшне по-свойски. Впрочем, она и сама рада была задержаться на часок-другой, а то и до темноты, чтобы вычистить денник, погонять на корде застоявшегося коня или перетаскать после занятий полосатые жерди для препятствий.
До соревнований оставалось всего два дня. Сашку разбудила телефонная трель. «Неужели уже утро?! Нееет, спать, спать — что угодно, только спать!», — бормотала она сквозь дрему, пряча голову под подушку. Но спустя пару мгновений любопытство все же одержало верх, и она чуть приподняла край подушки, чтобы слышать разговор.
— Да. Да. Нет. Да, безусловно. Нет, все в порядке, — хриплым со сна голосом говорила мама. Закончив разговор, она сползла по стене на ледяной пол и тоненько заскулила, как бездомный щенок.
— Мама, мамочка, что случилось? — вскочила перепуганная Сашка. Она тормошила маму, стараясь поднять ее и уложить обратно в постель.
— Анна Петровна ночью умерла… Сердце остановилось, — с трудом ответила мама.
У Сашки все обмерло — несмотря на мрачные прогнозы врачей, они с мамой надеялись, что все каким-то чудесным образом наладится. Что Анна Петровна вернется домой, и все будет по-прежнему — и душистый чай, и мелькание вязальных спиц, и долгие разговоры в сумерках уходящего дня. Но все ушло и уже не вернется.
Обхватив худенькие вздрагивающие плечи матери, Сашка впервые в жизни ощутила свое сиротство. Она, никогда не видевшая отца даже на фотографиях, привыкла представлять его светлым и строгим хранителем ее судьбы, которому прекрасно известны не только поступки, но и мысли. И уже не пыталась расспрашивать маму об отце, зная, что она будет всячески уходить от разговора, как делала не раз. Надо сказать, Сашка совсем не чувствовала своей обделенности — у многих в классе родители были в разводе или, что еще хуже, собачились чуть ли не каждый день, втягивая в этот жуткий водоворот и детей.
— Мам, давай я чай поставлю. Все равно уже не уснуть, — и Сашка выскользнула на кухню, чтобы остаться наедине с охватившим ее горем.
Заваренный в пузатом чайничке чай уже успел остыть, за окном разгорался новый день, а мама все беспрестанно разговаривала по телефону — необходимо было уладить массу формальностей, связанных с похоронами. Наконец, она закончила и вошла на кухню.
— В пятницу, в двенадцать, прощание, — сказала она Сашке, без сил опускаясь на стул.
— Мам, в это время отборочные заезды… Перед турниром… Нет-нет, я перепутала, — торопливо сказала Сашка. — Значит, в пятницу, в двенадцать.
— Римма Михайловна, я не смогу участвовать в турнире, — на едином выдохе заявила Сашка, набрав номер тренера.
— Что это еще за новости?! Иноземцева, ты что, заболела?
— Нет, я… должна быть в другом месте.
— На приеме у английской королевы? Ты с ума сошла? Ты хоть отдаешь себе отчет, что на кону — поездка в Англию?
— Да… я понимаю. Простите, — и Сашка поспешно отключила телефон. Обычно она врала довольно легко и как-то даже вдохновенно, не испытывая мук совести. Да и не врала, а так… приукрашивала действительность, чтобы интереснее было. Но сейчас ни сказать правду, ни придумать какие-то отговорки сил не было. Что тут скажешь, если все планы, все надежды — все разом обесценилось?
Вечером накануне дня похорон, когда она беспокойно ворочалась в постели, в комнату тихо вошла мама. За эти два дня она сильно изменилась, постарев на несколько лет — глаза стали темные, запавшие, скулы заострились, а губы сжались в тонкую линию.
— Саша, мне сейчас звонила Римма Михайловна. Она сказала, что ты отказалась завтра выступать в отборочных заездах. Я рассказала ей про… все.
Они помолчали.
— Она говорит, что нельзя упускать такой шанс — второго может и не быть.
— Мам, я уже все решила. Я должна быть завтра на похоронах.
— Никто и не спорит. Римма Михайловна сказала, что, учитывая ситуацию, в качестве исключения она могла бы договориться об отдельном прогоне. Все равно судьи раньше шести не разойдутся. Ты сможешь пройти маршрут в пять, — сказала она, погладив дочь по непослушным волосам.
На прощании в ритуальном зале к Сашке и ее маме, как к самым близким покойной, подходили малознакомые и совершенно незнакомые люди, произносили соболезнования. «Кто все эти люди? Кем они были в ее судьбе? Как вообще узнали?» — мысленно задавалась вопросами Сашка. От долгого стояния столбом у нее уже затекли ноги и задеревенела спина. Но это мелочи, главное — не смотреть. Потому что в гробу лежал абсолютно незнакомый человек. Пялиться на мертвых — немыслимо, но и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — произошла чудовищная подмена. Конечно, определенное сходство имелось, но одутловатая старуха с бескровными, плотно сжатыми губами — точно не Анна Петровна. Тут и сомнений быть не может. Сашку поражало только, как другие, словно не замечая подмены, продолжают приносить соболезнования и цветы, суетливо промокая глаза скомканным платком.