Страница 15 из 153
Паладин провел Ваньку едва освещенными факелами просторными залами, с теряющимися в полутьме потолками. Взволнованный Ванька мельком смотрел на вышитые гобелены, многочисленные щиты с гербами давно канувших в Лету государств, древние рыцарские доспехи в полный рост. Волшебница постаралась собрать в своем замке чуть не полную коллекцию древнего вооружения, начиная с кожаных курток, заканчивая стальными костюмами с противорадиационной защитой.
— Если мне не изменяет память, это здесь, — пробормотал сам себе священник, отпирая неприметную деревянную дверь где-то сбоку, прикрытую узорчатым ковром.
За дверью прятался узкий коридорчик, вдоль стен которого… Великий Варвар! Вдоль стен тянулись стеллажи, а на их… Сердце едва не выскакивало из груди от созерцания сего великолепия!
Холодное, метательное, дистанционное, колюще-режущее, цепное, дробящее — чего здесь только не было. Наверное, лишь тяжелой боевой повозки о трех благородных скакунах. Хотя Ваня навряд ли удивился, услышав в глубине коридорчика нетерпеливое ржание.
— Ну что, Ваня, — весело предложил паладин, подхватывая со стенда тяжелый двуручный меч. — Будем выбирать или как? Посмотрим, что у нас под твою руку подходящего найдется.… Так-с, булавы…
Вернув длинный для руки Неформала меч на законное место, святой отец взял дубину с металлической шаровидной головкой. Прикинул в руке вес, сожалеющее цокнул языком:
— Не пойдет. Тяжела. Тебе бы нечто колюще-режущее. Рассчитывать на мощный удар пока не стоит. Двуручники оставим, к ним подход особый нужен, за один день не освоить, — вдвоем они шагали вдоль высоких стеллажей, разнообразные, порой невероятно хитрые, приспособления для ведения боя. — Алебарды, алебарды.… К нам ты завалился с бердышом, опыт в обращении есть? Нет? Понятно. Значит, глефа тоже отпадает, порежешься, неровен час.
Натертая рукоятью меча ладонь любовно погладила отполированное руками предыдущих владельцев древко. Два широких изогнутых лезвия с обоих концов отражали юношу и воина не хуже чем в зеркале.
— Копья пропустим в виду их полной профнепригодности и совершенной ненужности. Это оружие полевое, супротив всадников… Боевые молоты и топоры не годятся из-за своей массивности и, как следствие, требовательности к мощности удара. Кистени, палицы, шестоперы, цепы, “утренние звёздочки” — не актуально. Шпаги — снобизм, луки, арбалеты — по части элитных снайперов… Вот! То, что надо! Настоящая сабля!
Святой воитель бережно снял кривой клинок с подставки, аккуратно вытащил из ножен.
— Самое оно! То, что лекарь прописал! Легка в освоении, снисходительна к атрибутам. Выбор новичка, оптимальная система! Бери и пользуйся! — он протянул оружие Ване.
Не было ни барабанной дроби, ни оркестра с тушью, ни ликующих селян, ни бурного гуляния вкупе с празднованием, когда его, ещё, по сути, детские, руки коснулись первого настоящего оружия. Пропуска во взрослый мир, опасный и жестокий. Пусть пока сто он ещё не мужчина, но первый шаг уже сделан: оружие у него есть.
— Пристегни ножны к поясу, — посоветовал Юсуф. — И… Нам пора в путь.
7
Если выйти в полдень на главную улицу Четверых Пентюхов можно увидеть много всего замечательного. И, конечно же, в первую очередь в глаза разъяренной кошкой бросится сама главная улица — широкая утоптанная дорога, транзитом проходящая с запада на восток. Ежели какому-то не страдающему умственным процессом картографу-исследователю приспичит пойти по дороге вслед за солнышка закатом (то бишь на запад), то основательно вспотев от жары, запыхавшись и раз десять подумав о смене профессии, картограф прошагает расстояние, равное приблизительно 4-6 верст, после чего придет в соседний хутор Бабочколовск. Ничего примечательного на этом хуторе нет, кроме чрезмерного обилия всяких бабочек. В поисках редчайших пород порхатых существ, в Бабочоловск съезжались любители и ценители живой и не очень природы со всего света, а сам хутор стал широко известен в узких кругах натуралистов.
Узнав всё эти интересные и, несомненно, важные для дела составления подробной карты Сермяжи, исследователь, уставший, вспотевший, грязный и злой, возвращался обратно уже более-менее знакомой дорогой, глотая клубы пыли. К вечеру он входил в деревню, осененный золотистыми лучами заходящего солнца. Моральное удовлетворение от честно выполненного долга в таких случаях не способно перекрыть досаду от загубленного изощренным способом дня.
Но если бы мифический картограф-исследователь вздумал свернуть не на запад, а наоборот — на восток, то всего лишь через одну-две версты (по разным источникам из среды коренных четвертопентюховцев) его бы ждала замечательная развилка направо и налево (на север и на юг соответственно). Занеся этот кусочек ландшафта на бумагу, бедный исследователь сел бы у камешка, пригорюнился, думая, куда же ему пойти… и загубил бы ещё один день из своей сугубо мифической жизни (то бишь придуманной нами для наглядного примера).
Так как на дороге отсутствовал какой-либо камень, на котором русским по белому написано направление движения, начинающему неопытному путешественнику было бы весьма трудно догадаться о конечных пунктах разветвляющихся дорог. Однако, подавляющее меньшинство коренных жителей Четвертых Пентюхов знало об истинном предназначении развилки. А если вдруг и не знало, то догадывалось. И при желании местные аборигены запросто могли пояснить любому страннику, что: