Страница 12 из 153
А ещё таким тесаком можно крушить вражеские магические артефакты, крошить в капусту непосредственно самих чародеев, лишая вражеские отряды колдовской поддержки.
— Если бы я знала, Юсуф… — потерла виски волшебница. — Думаю, артефакт, сильных магов такого уровня у нас в стране раз-два и обчелся. И среди них нет моих врагов.
— Надеюсь, их не слишком много, — поделился своими соображениями паладин, с легкостью помахивая полутораметровым мечом. — Где спит остальная стража?
— В комнатах за кухней.
— Надеюсь, мы доберемся до них раньше, чем наши незваные гости. Ты, — толстый палец уткнулся Ваньке в грудь, — сиди здесь, никуда не уходи. Мы скоро вернемся.
Волшебница достала из шкафчика прямой длинный меч. Судя по утонченности лезвия, меч, как и предмет роскоши «кресло-диван», так и не сумел определиться кто он — уже меч или пока только шпага. Наверное, госпоже Кирии очень нравились всякие загадочные, недоопределившиеся предметы, которые при желании и наличии свободного времени можно расценивать двояко.
Но тогда где-нибудь в захламленном уголке её замка просто-таки обязан иметься красный уголок холодного оружия, где первое место занимает ярый противник всеобщей стандартизации — самурайская катана. И не сабля, и не двуручный меч, хотя на самом деле и то, и другое в одном флаконе. Точнее, в одних ножнах. Может быть, у госпожи Кирии, вдобавок ко всему, имеются жуткие алебарды — смесь копья и двустороннего топора. Или — гномьего тарана с лезвием, снятым с варварской секиры.
— Жди нас, Ваня, и мы вернемся. Только очень жди, — велела волшебница юноше. — У меня есть кое-что передать твоему отцу.
— Ера, готова?
— Пойдем.
Вдвоем они выскользнули за дверь — тонкая изящная волшебница с утонченно-изысканным клинком и здоровенный проворный паладин с тесаком класса “очень большой”. Ваня остался предоставлен сам себе в богатой на убранства зале.
Под высоким, чуть ли не теряющимся в заоблачных высях, потолком висел переливающийся всеми цветами радуги сверкающий шар “Диско-SuperStar”. Древнеархеологический раритет, в эпоху лазерных технологий и навороченных шаров “Диско-SuperStar-2” такое приспособление потеряло актуальность. Но весьма гармонично вписалось в мрачную готическую атмосферу замка.
Также мрачность и готичность оттеняли развешанные на стенах агитплакаты эпохи постапокалептического строительства киберпанка. В меру хмурый лысеющий мужчина в маскхалате с пневматической винтовкой в руках взором полных безнадежности глаз вглядывался в даль, скрытую авторами плаката от посторонних глаз. Скупая мужская слеза катилась по небритой дня два, как минимум, щеке, подчеркивая горечь осознания простой истины, выведенной для пущей простоты понимания внизу крупными черными буквами: “Будущего нет… пока живы враги!”. По соседству счастливо улыбающаяся дородная женщина держала на поднятой ладони жизнеутверждающую надпись “Galina Blanka — пища панка”. Трое черно-белых человеческих отщепенца, восстающих из грязи, возвещали, что “Панки не боятся пьянки!” Ещё в настенной галерее нашел свое место плакат с самим Илларионом Виссарионовичем Жестиным, видным политическим деятелем, гениальным, как он сам считал, полководцем, обладателем отменного акцента, больших усов и замечательной курильной трубки. Илларион Виссарионович рекламировал продукцию Жюковского комбината по переработке ганджубаса и говорил лично директору: “Мне нравится ваш план, товарищ Жюков”.
Кроме затрепанных от времени цветастых листов бумаги, у госпожи Кирии на стенах висели охотничьи трофеи — чучела и головы невинно убиенных диких животных. Переливались изумрудным светом царственные гигантские рога Венценосного Рогоносца; разбойничье выпячивал пятачок носа свирепый хищник Хрюкоталый Пятачок; бесстыже пялилась тремя сетчатыми глазами укрупненная голова одной из Неудачных Жертв Генетических Экспериментов доктора Сталкера и доктора Феникса (говорят, один из них — несостоявшийся психиатр-гинеколог, а второй — потомственный патологоанатом-недоучка с прогрессирующей в геометрической прогрессии маниакальной жаждой творчества); радовала глаз четкостью форм и совершенством дизайна круглая голова Морпеха с родовой татуировкой на черепной коробке “US Navy”. Морпех приходится весьма отдаленным низкоразвитым родичем Пятнистого Кайфоломщика, чья голова, по известным причинам, не украшает ни одной охотничьей коллекции. Кайфоломщик — очень осторожный и невероятно хитрый животный; охота на него считается крайне рискованным и заранее обреченным на неудачу мероприятием. Знающие люди поговаривают, что поймать его всё-таки возможно, надо только узнать место обитания хотя бы одного, после чего применить несколько давно забытых ловушек из арсенала Бродяжников. Но говорить — не делать, поэтому Кайфоломщики по-прежнему гуляют на свободе, по просторам Империи, изредка встречаясь простым жителям, в простонародье именуемым крестьянами.
После охотничьих трофеев Иваново внимание переключилось на корешки книг, среди которых затесалась замечательная сага в стихах “По Средиземью хоббит ходит, злато кольцо с собой несет”. Нашлось место для трилогии “Пластилин Завес”, о том, как кот учёный — 1 штука, русалка говорящая разумная — 1 штука и прочие сказочные сотоварищи — много штука, ходили по Лукоморью, Лукомории (обители низких волосато-бородатых карликов-гномов) и Лукомордору в надежде избавиться от проклятой золотой цепи. Она, эта цепь, опутала по науськиванию преступного дуэта Кащей Бессмертный — Саурон Великий Древо Жизни Лукоморья — Дуб Зелёный. Ещё на книжной полке находились жизнеописания шпиона забугорной исторической хроники — джедая всея Руси Луки Небохода, описания подвигов которого никак не желали умещаться в восемнадцати вышедших томах и каждый месяц дополнялись одной-двумя книгами. Рядышком стояли мемуары вечного склеротика, варвара Арни Чернотёмного, предводителя худых обтянутых металлическими доспехами дикарей термин-ораторов. Комизм ситуации заключается в том, что сам Арни никак не мог вспомнить всё. Мемуары для него — единственное средство не забыть то, что её помнится. За документальную литературу отвечала серьезная научная монограмма доктора психиатрических заболеваний и клинических наук, бакалавра диктаторского режима и теоретика прикладного терроризма профессора Хуссама Садейна. Назывался его монументальный труд, посвященный наследственной передаче захватческих инстинктов, патологической жадности и врожденном скудоумии (между прочим, в двух томах, разница в написании между первым и вторым — 12 лет) скромно и со вкусом — “Ай да Бушин сын!”