Догонялки

- Валь… - тихо сказал штурман, беря меня за плечи и пытаясь оторвать от стены. – Чего ты ревешь из-за этого Козлова – да ну его в космос. Ну, хочешь, у него в отсеке сломается душ, и он будет жрать овсянку без соли и сахара на завтрак, обед и ужин? Я могу это запросто устроить.

Я медленно повернулась к нему и гордо сообщила:

- Не надо ничего устраивать. Я, в отличие от него, не имею привычки делать людям гадости…

- Да? – почему-то удивился штурман, и, с какой-то странной задумчивостью покусывая кончик одной из своих косичек, уставился на трижды проклятую дверь семинара, которая вдруг в то же время странно замигала. – А мне что-то так не казалось, поэтому я отрубил им в отсеке свет и заблокировал дверь на два часа – пусть подольше побудут в поэтической атмосфере…

- Да ты что?! – ужаснулась я. – Там же Мухоморов! Он-то ни в чем не виноват!

- Откуда ты знаешь – ты же не слышала его стихов.

- А если у кого-то клаустрофобия?

- Будем надеяться, что у Козлова.

- Да ну тебя, Логвин, - безнадежно махнула я на неисправимого штурмана рукой и пошла к лифту. Но на полдороге в моей голове вдруг возник образ Лампады Неоновны, который, нервно потирая руки, сказал: «Значит, есть какой-то шифр»… Я остановилась, задрала голову, и, глядя в штурмановские глаза, в упор спросила:

- Логвин, как ты заблокировал их отсек? Как ты можешь устроить, чтобы Козлов ел овсянку?

- А, загорелась-таки моей идеей, - хихикнул он, но, видимо, поняв по моему лицу, что к шуткам я не расположена, тоже посерьезнел, и, наклонившись ко мне, вполголоса произнес:

- Ладно, Валька, я уж скажу тебе, только ни Андрейке, ни вашей с ним Денеб не проболтайся, идет? Давай-ка еще, для верности, в лифт зайдем, а то здесь всюду уши и носы… В общем, Анунушкой можно управлять с помощью некоторых голосовых команд, но знаю их только я, и тебе, извини, не скажу, а то, боюсь, ты так раскомандуешься, что мы нидокуда не долетим… Ты еще спрашивала раньше, как я тебя отыскиваю?

- Тут есть системы слежения? – спросила я мрачно. Штурман бросил на меня невеселый взгляд и ответил с явной неохотой:

- Можно и так сказать. Только следят они не за комнатами, а отдельно за каждым человеком… Специально сварганили, чтобы никто не потерялся и в случае ЧП можно было быстро вызвать кого надо.

Я равнодушно кивнула: объяснения штурмана меня вполне устроили. Мысленный образ Лампады Неоновны растаял, я снова вспомнила про дважды украденное у меня, сначала Андромедочкой, а теперь Козловым приветственное стихотворение и зашмыгала носом. Штурман и лифт принялись утешать меня один неумелей другого. Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть на стенах калейдоскопических узорчиков, представляющих собой цветовую переработку мозговых волн находящегося в отличном настроении человека, уткнулась лбом в твердую куртку штурмана и так доехала до своего этажа: о работе я сейчас не могла даже подумать без омерзения.

…Дверь отсека, тревожно краснея, открылась на мой мрачный хлопок, и из нее высунулась морда Цыки: похоже, все мои соседи уже пришли с обеда. Она беспокойно завертела усами и тревожно прошепелявила:

- Ты фево, Вайка? Фево она? – переадресовала она вопрос штурману, поскольку я не ответила.

- Ревет, не видишь, что ли, - резко отозвался тот.

- Рефет?! Хика, Вьюк, Фьюк! Идите сюда! Вайка рефет!

Все трое тут же сбежались на ее зов и, галдя, застряли в дверях.

- Кто обидел?! – как всегда, громче всех завопил Фьюк. – Фкажи, я про него софиню плохой стифок!

- А не ты обидел Вайку? – вдруг с подозрением поинтересовалась Цыка, вытягивая морду по направлению к штурману и грозно постукивая хвостом: она была почти такого же роста, как Логвин, и, видимо, еще большего веса, а уж зубы у нее и подавно были острее. Осознав это, я на секунду вынырнула из своего горя, быстро сообщила:

- Нет, Цыка, это не он, - и нырнула обратно, а штурман, слабо улыбнувшись, впервые обратился к икрысам без недоброжелательности в голосе:

- Погодите точить на меня зубы, ребята, и оставьте Вальку в покое – я вам расскажу, что с ней стряслось.

- Ну тогда ваходи, - разрешила Цыка и жестом отогнала младших членов своей общественной ячейки, освобождая проход.

Пульверизатор в моем отсеке по прежнему, спасибо Хике, не работал, зато успокаивающая музыка старалась за двоих, а сам отсек, с трудом перекрикивая ее, вопил о необходимости водных процедур и рисовал на полу огромные стрелки, указующие в ванный угол. Наконец я сдалась и отправилась на водяной массаж, а вернувшись, обнаружила, что икрысы уже введены в курс дела, сидят на одной кровати со штурманом и строят планы мести.

- Надо написать плохой стифок! – подпрыгивая, настаивал Фьюк.

- Пвавильно, - непедагогично одобряла Цыка.

- Пофему Вайку кто-то обижает, кроме меня?! – возмущалась Хика на свой манер. Более внимательный Вьюк, уже обнаруживший мое присутствие, как всегда тихо произнес:

- Вайка, ефли ты знаешь, где он живет, начерти на дфери его отсека фот так – и у него фсе время не будет фыключаться громкая музыка…

- Слушай, ты откуда это знаешь? – вмешался штурман, бесцеремонно перехватив чертящую в воздухе Вьюкову лапу. Меланхоличный икрысенок приподнял левую ногу, что у икрысов было жестом недоумения, вроде пожатия плечами:

- Я офень фпособен к технике, - скромно сообщил он. – Пробую, изучаю… Наф корабль тове изучал. Ваш немного похож…

- Вьюк, цкок! – строго оборвала Цыка по-икрысиному. – Вайке нувно фпать. Хофешь гофорить с ним о корабле – бери его и гофори за дверью. А ты ложись, - обратилась она ко мне. – Фяс я тебя успокою.