Догонялки

Отсек был круглым, серым и маленьким. С его потолка падали тусклые, будто просеянные через решето, мелкие лучики света. Они не без труда освещали десять черных полукруглых столов и одно белое мягкое кресло. За полукруглыми столами очень тесно сидело около пятидесяти людей и икрысов, а в кресле расположился поэт Козлов. При виде него краткое облегчение, что я не страдаю раздвоением личности, сменилось у меня смесью разочарования и беспокойства. Однако все внимание моего однофамильца отвлек на себя Мухоморов, застрявший у двери и спросивший робким голосом:

- Разрешите войти, Павлин Фейрверкович?

- Я же говорил, что здесь не школа, - медленно и величественно произнес Козлов, знакомо для меня швыркая носом. – Наказывать я вас не собираюсь, однако опаздывая, вы проявляете неуважение к своим же коллегам, которые отвлекаются и могут сбиться с мыслей… Ну хорошо, садитесь.

Радостный Мухоморов от волнения сравнялся цветом лица со своей шевелюрой и пошел искать свободное место в одиночку, потому что мы со штурманом во время длинной речи Козлова уже успели сесть. Подождав, пока Мухоморов перестанет пихаться со своими соседями-икрысами, поэт изрек:

- А теперь продолжим. Вы, Дрофочка, кажется, кажется, хотели нам почитать ваши стихи к Новому году… - Один из впередисидящих затылков встрепенулся и тихо зашептал: «Попозже, Павлин Фейрверкович…» - А, вы хотите читать после Фырочки… Фырочка, прошу вас, тогда сначала вы…

Я вытянула шею, выглядывая девушку с таким странным именем. Ей, к моему очередному изумлению, оказалась красноглазая икрыска-альбиноска в светло-голубом балахоне. Горбясь и волоча хвост по полу, она подковыляла к Козловскому креслу, задрала усатую морду и заверещала с потрясающей наглостью:

- «На смотровой плофядке мы фстретились с тобой,

Пульферизатор сладкий нам навевал любофь…»

- Да, - сказал штурман мне на ухо. – Здорово они освоились – как родные…

Икрыска все читала. Стихи были длиннющие, и с каждой их строкой я все яснее понимала, что ерунда тоже может быть хорошо срифмована. Упомянутый в ее творении пульверизатор не пшикал, музыка не играла, Фырочка верещала, люди слушали, икрысы дремали, положив морды на столы…

- Ну что ж, спасибо, - неизвестно за что поблагодарил Фырочку Козлов когда, она, наконец, навизжалась и убралась на свое место. – Прекрасная рифмовка, - только знаете, как-то чувства не хватает… Постарайтесь писать о том, что вас волнует, что вы хорошо знаете…

Штурман опустил голову и захихикал себе под нос.

- Я внаю, как сажать рафтения, - радостно доложила в это время раскованная икрыска. Козлов слегка поморщился и сказал с плохо скрываемым раздражением:

- Ну хорошо, про них и пишите, только запомните, что некрасиво перебивать руководителя, потому что тем самым вы проявляете неуважение к нему, он может сбиться с мысли, и… О чем я говорил? Вы, Дрофочка, кажется, хотели почитать?

Дрофочка кивнула и сменила Фырочку на боевом посту. Я посмотрела на ее бледное остроносое лицо с некоторой надеждой – Дрофочка, то бишь Дрофа Кластеровна Затычкина, была известным даже мне палеонтологом, и наверняка сочиняла получше икрыски.

- Стихотворение к Новому году, - тихим и почему-то безрадостным голосом произнесла она, и, не успели мы со штурманом опомниться, как в наши уши полились неуравненные строки:

- «Хоть за псевдоокном засветилась заря,

Но пустынен мой дом, когда там нет тебя.

Я сижу на кушетке, а слезы текут,

Больше светлые дни ко мне не придут,

И не нужен мне Новый год никакой,

Коль сейчас в этот день ты не будешь со мной!»

…Штурман толкнул меня под столом ногой и, когда я на него взглянула, беззвучно сказал «Пошли отсюда». «Сейчас», - пообещала я шепотом, смутно на что-то надеясь.

-…В общем, неплохие стихи, Дрофочка, - снисходительно похвалил Козлов одновозрастную с ним палеонтологиню. – Только, знаете, некоторые строки немного короче, чем остальные… Например: «И не нужен мне Новый год никакой». Я бы исправил это вот так: «И не нужен мне Новый мне год никакой»… Смотрите, как сразу заиграл стих!

- Да, Павлин Фейрверкович, - преданно согласилась Дрофочка. – Ну, у вас-то это легко получается – ведь вы уже давно пишете с рифмой. Особенно мне у вас нравится знаете какой стишок, - который читала на встрече с икрысами девочка… по-моему, Андромедочка. «Здравствуй, икрыс, мы тебя спасли»…

- Минутку! – приподнявшись, вмешался штурман. – Было же объявлено, что дитя само сочинило стишок, хотя, между прочим, на самом деле его написала Валька.

- Ну, Логвин Эдуардович, я не хотел лишний раз афишироваться, уступил ребенку, с меня не убудет, - снисходительно усмехнулся мой однофамилец. - Про какую Вальку вы говорите, я не знаю, но если она здесь и тоже хочет нам что-нибудь почитать, то пожалуйста…

- Да что я вам почитаю! – заорала я, вскакивая. – Все равно все мои стихи сочинили вы!!!

Икрысиная часть семинара, проснувшись от шума, повернула ко мне морды и принялась вылезать из-за столов. Я же встала, и, не глядя ни на Козлова, ни на Мухоморова, ни даже на штурмана, гордо прошла к двери, аккуратно хлопнула по ней, тихо вышла в коридор и уткнулась лицом в торчащий из стены шершавый синий лопух.

ГЛАВА 55

Сзади меня открылась, выпустив в коридор кусок шума, и снова захлопнулась дверь проклятого семинарского отсека. Я по шагам узнала штурмана и не стала отрываться от лопуха. В ухо мне панически орала успокаивающая музыка, вверху беспрерывно шипел пульверизатор, источая густой запах цветущего весеннего луга. Я чихнула в лопух.