Страница 9 из 202
Айруэ́ла
1
Гарсиласо Реке́нья, младший принц из династии, правящей королевствами Эскарло́та и Апареси́да, постыдно топтался у прикрытых дверей. Невозможно признаться, но в свои одиннадцать Гарсиласо не решался пройти в покои матери и спросить о её здоровье. Показаться ей на глаза было немыслимым, но он должен, иначе какой из него сын?
Принц выпрямил спину, взялся за ручку в форме сидящей птички, зажмурился и толкнул створку. Тишина. С первых дней осени сладкий аромат благовоний мешался с горечью снадобий и настоев. Наступил ноябрь, но Гарсиласо впервые осмелился навестить мать просто потому, что сам хотел этого. Раньше он бывал здесь с отцом, читающим над её ложем молитвы. Эти визиты мучили и больную, и её посетителей. Лишь старший брат Гарсиласо — Райне́ро — сидел подле королевы по своей воле и лишь его она желала видеть.
Гарсиласо приоткрыл глаза, готовясь встретиться с разгневанным Райнеро, но брата на приступке огромной кровати не оказалось. Значит, Гарсиласо не ошибся, наследный принц этой тревожной ночью предался одному из любимых занятий — отправился к своим женщинам.
«Не стоит таить обиду на матушку. Сходи к ней, Салисьо, увидишь, болезнь меняет людей». Гарсиласо снова и снова мысленно повторял эти слова канцлера Эскарлоты. Тому удалось убедить младшего принца, что из этой тёмной комнаты его не прогонят. Скамейка под окном пустовала, фрейлины оставили свою королеву. Гарсиласо неслышно ступал вдоль обтянутой кожаными обоями стены. С капителей колонн на него с интересом смотрели ангелы, на их красивых белокаменных лицах плясали отблески огня в камине. Гарсиласо утёр лоб, смахнул с него кудри. Жар просто поселился в этой спальне, но королеве Эскарлоты не хватало его тепла. За тяжёлыми занавесями кровати Гарсиласо видел тоненькие очертания ног под покрывалом, видел, как худые белые руки сжимали серебряный диск на цепочке — символ прюммеанской веры. Королева Эскарлоты родилась и жила до замужества в северной стране под названием Блицард, она не смогла променять холодный лунный круг на солнышко люцеан.
— Госпожа Диана... — это был даже не шёпот, Гарсиласо сам почти не услышал своих жалких, выговоренных на блицардском языке слов.
Если подойти ближе и закрыть глаза, она не рассердится. Но если она не желает, чтобы он был перед ней, и от волнений ей станет хуже? Гарсиласо сглотнул, всмотрелся в теряющуюся под покрывалом фигуру. Странно, но ему не хотелось плакать. Хороший сын должен молить Всевечного и рассказавшую о Нём миру Деву, Пречистую и Пресвятую, Деву-Хозяйку Солнечного царства, о здоровье для матушки и лить горькие слёзы, а не красться к ней среди ночи, даже не зная, что скажет. Пристыдив себя, Гарсиласо уже хотел показаться из-за занавеси, когда из коридора, под самой дверью, послышались шаги.
Ноги оказались быстрее мыслей. Не принц — лишь принца тень, так о нём говорили. Он бесшумно юркнул в уборную. Едва не налетев в темноте на умывальник, залез под него, нащупал рядом плетёную корзину, придвинул к себе. К ступням тянулась тоненькая полоска света. Дверь в уборную не закрылась! Гарсиласо потянулся было к ручке, но слова из комнаты заставили его замереть. Да, младший принц Рекенья любил подслушивать чужие разговоры. А ещё он любил подглядывать. Он знал, что это плохо. Зачастую он становился свидетелем чужих тайн случайно, как сейчас, но иногда прокрадывался в потайную комнату намеренно, чтобы послушать урок канцлера для наследника. Из спальни королевы Дианы доносились два приглушённых мужских голоса.
— Ну же, братья, утешьте меня… Скажите, что король, супруг мой, хотя бы теперь уступил моим просьбам. Если вы молитесь пресвятой кривляке — ступайте прочь. Если служите толстяку в сальной рясе — слушайте мою исповедь. — Веря в духов севера, королева никогда не была ярой приверженкой даже своей прюммеа́нской веры, но таких богохульных слов, произнесённых скрипучим, как снег, голосом, младшему принцу от неё слышать не доводилось. Дон Мигель прав, болезнь меняет людей.
Гарсиласо тихонько придвинулся к щели. Напротив ложа умирающей стояли двое монахов. Из-за чёрных ряс они почти сливались с собственными тенями, но принц различил их. Первый — огромный и грузный — сутулился так сильно, что казался горбатым. В руках, утопающих в рукавах рясы, поблескивали крупные, с вишню, чётки. Второй, такой же высокий, но худой, напротив, держался даже слишком прямо, расправив плечи. Монашеские лица скрывались под глубокими капюшонами, но Гарсиласо не сомневался, сейчас они искажены удивлением и гневом.
— Приумножая грех своей души, отдаляешься ты от прощения Всевечного. — От рокота в голосе толстяка захотелось вжаться обратно под умывальник. — Разомкни же грешные губы в смиренном покаянии.
Королева должна покаяться! Она ждала монахов-прюммеан, вот почему осталась в спальне одна! Гарсиласо прожгло стыдом, но уши не оглохли, а глаза не зажмурились. Как только монахи уйдут, младший принц Рекенья поспешит в часовню во внутреннем дворе замка. Ведь Пречистая простит ему то, что он сейчас делает?
— А́мис, — тихо отозвался второй монах.
Госпожа Диана содрогнулась в хриплом кашле. Гарсиласо не видел её саму, только то, как тень её руки прижала ко рту платок.
— Тогда я покаюсь, — едва слышно отозвалась королева. Нет, в её голосе не стало больше смирения, Гарсиласо уловил в нём другое — страх. Зачем это покаяние? Почему сейчас, ночью? Гарсиласо нахмурился, обхватил себя руками. — Я хотела вдовствовать.