Уроки покровителей. Урок 2. Красавица

Дункан прикрыл глаза, закусил губу, постепенно приходило возбуждение. Воображение было слишком реалистичным. Он широко расставил ноги и медленно двигал ладонью по члену, пальцы второй неосознанно сунул в рот и облизал, чтобы ими коснуться головки и ощутить острое наслаждение. В этот момент в его мысленном представлении все резко поменялось. Теперь ему казалось, что это пальцы Генри ласкают его, что его зеленые шальные глаза смотрят на него с вожделением, что его губы призывно изгибаются в улыбке. Дункан неосознанно прогнул спину и распахнул глаза. Возникший образ Генри оказался слишком неожиданным. Но тут его взгляд наткнулся на довольного Руперта, с неприятной улыбкой развалившегося в кресле и наблюдающего за действиями Дункана. Сразу стало неприятно и в душе родилась ярость, которую ни в коем случае нельзя было показывать.

— Довольно, — хрипло произнес Руперт, пожирая взглядом тело пленника. — На четвереньки, шавка, прими свое истинное положение, — глумливо рассмеялся он. — Ведь тебе так привычна эта поза.

Дункан медленно опустился на пол, вытравливая из себя все чувства. Сейчас не время. А в памяти всплыло давно забытое и похороненное воспоминание. Похожая поза, он в разорванной одежде трясется от страха и боли. Ему всего четырнадцать. Трое пьяных и вонючих солдат удерживают его железными хватками. Горло пережато локтевым захватом, по щекам текут горячие постыдные слезы. Противные пальцы шарят по телу, омерзительный смех взрывается с каждым новым толчком боли. Некому было за него заступиться... А потом приходит новое и такое сладкое воспоминание: приятные крики страха вырываются из луженых глоток ненавистных мужиков. Их искаженные страданием и мольбой лица навсегда вытеснили страх и отвращение к себе у шестнадцатилетнего юного воина. Его месть была неотвратима. Он застиг их поодиночке и собрал в одном месте, чтобы они видели, что именно будет происходить с ними, чтобы прониклись. Один за другим. За тот год унижений и мучений, который пришлось пережить Дункану. Если бы не целитель Андрос, который заставил его жить и помог смириться... «Преврати боль в стою силу», раз за разом повторял Андрос... а сейчас он наслаждался видом крови, быстро вытекающей из распоротого брюха. Как медленно он запускал пальцы в зияющую рану и вытягивал кишки, с каким удовольствием заматывал ими их промежность...

— Иди ко мне, песик, тебе же это нравится, — продолжал распоряжаться главарь. — Нравится, конечно, поэтому ты и виляешь хвостом. Слышал? Ты виляешь хвостом! — зло прорычал он, что Дункану пришлось качнуть задом туда-сюда в стороны. — Хороший песик. Гавкай.

Дункан уже оказался у ног Руперта и пару раз сказал: «Гав, гав». Теперь ему не казалось все это хорошей идеей, но как подумает, что нечто подобное пришлось бы перенести Генри... а ведь он бы не стал подчиняться, и все не было бы так легко. Подобные Руперту люди умеют заставлять подчиняться, и это происходит чересчур болезненно.

Руперт обхватил пальцами подбородок Дункана и заставил высоко поднять голову. А воин представил, как молниеносно выбрасывает вперед руку и вырывает глаза этой мрази, неспешно рисует ему вторую улыбку от уха до уха, и как из нее вываливается язык.

— Раздень меня, песик, медленно, вылизывая своим шершавым язычком, — произнес он, запустив пальцы в еще влажные волосы воина и почесав за ухом, будто тот и в самом деле являлся собакой. — Ты ведь умеешь работать язычком, я знаю. И не забывай гавкать, песик, и показывать мне всю степень твоей радости от встречи с хозяином.