Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 49 из 53



      Она вдохнула слишком много летучего пороха, и поэтому в легких чувствовался самый настоящий пожар — хотя, конечно же, никакого пожара не было и все это являлось всего-то кратковременным магическим побочным эффектом.

      Панси никогда не переносила путешествия по каминной сети, но сегодня был особый случай. Сжимая в руке пергамент с фамильным гербом, девушка мчалась сквозь весь особняк по направлению к рабочему кабинету. Некогда это помещение было маленьким частным королевством отца, теперь же там расположилась мать — и именно она-то и нужна была Панси. Или это Панси нужна была ей?

      На пергаменте размашистым, столь несвойственным Элоизе почерком было выведено: «Приезжай срочно. Случилось непоправимое».

      Девушка сорвалась с места прямо в школьной мантии: переодеться у нее не было времени. Бросив что-то напоследок растерянному Блейзу и передав ему кипу бумаг из старостата, Паркинсон со всех ног кинулась к ближайшему камину. Такие письма от матери были очень плохим знаком. Внутреннее чутье подсказывало девушке, что формулировка «непоправимое» была необыкновенно мягка для сложившейся ситуации.

      В кабинете царил погром. Папки, обыкновенно находившиеся в порядке и расставленные по алфавиту, были раскиданы по полу. В воздухе порхали магические книги всех мастей, а под ногами расстилалась белая дорожка из документов.

      Вишенкой на торте в этой атмосфере хаоса была сама Элоиза. Засевшая за столом, она громко рыдала, останавливаясь только для того, чтобы налить себе в стакан и заглотить виски.

      — Ма… ма? — неуверенно спросила Панси, ступая внутрь помещения.

      Завывания за столом прекратились.

      — Панси? — Элоиза подняла взгляд и посмотрела на дочь. — Панси!

      Женщина бросилась к ней с объятиями, от чего Панси стало жутко неудобно — мать никогда не любила нежности и держалась на расстоянии, чтя личное пространство больше собственных детей и мужа.

      Панси отстранилась, заглядывая матери в лицо.

      — Матушка, что с вами? Что случилось? — перешла она на привычный официальный тон.

      Женщина недовольно насупилась, не ожидая такой реакции.

      — Ты должна поговорить с ним, — твердо произнесла она, и Панси обдало запахом алгоколя. О былых слезах напоминали лишь черные следы от туши на ее щеках, и те были легко поправлены при помощи простого заклинания спустя пару секунд. — Иначе нам конец.

      Девушка изумленно наблюдала за статной фигурой Элоизы, бродившей по комнате.

      — Для начала… с кем — с ним? Я ничего не понимаю. Объясни, пожалуйста, — предприняла она последнюю попытку получить хоть какую-то долю информации. Успешно.

      Элоиза уселась обратно на свое место, жестом пригласив дочь присоединиться к ней, наколдовав мягкое кресло напротив себя. Панси последовала приглашению, устроившись поудобнее — не так часто матушка оказывается настолько доброй, чтобы наколдовать кресло удобнее того, на котором сидела она сама.

      Женщина вздохнула, успокаиваясь и собираясь с мыслями, и заговорила.

      — Он был тут, Панси. И он украл нечто важное. Для нас для всех.

      — Кто — он, матушка? Вы говорите загадками, — Панси чувствовала, что начинала терять терпение. Ей никогда не удавалось читать мысли матери.

      — Твой брат, — на удивление спокойно выдала Элоиза, и Панси почувствовала, как ушла земля из-под ног. Или из-под кресла, если можно было так сказать.

      — Что? Что ты говоришь?.. Алойз был тут? — ее удивлению не было предела. По произошедшим событиям можно было легко предположить, что он не так давно вернулся в Англию, но чтобы у него хватило смелости наведаться в семейный особняк? Да он с ума сошел!

      — Именно, — утвердительно кивнула женщина. — И забрал нечто очень важное… И опасное.

      — Объясни, — потребовала Панси, проклиная брата за его самонадеянность. Он просто обязан был предупредить ее, прежде чем делать какие-либо необдуманно!

      — Он забрал папку с документами, — нервно прошептала Элоиза, — которые могут стать уликами против нас. Они могут стать доказательством сотрудничества нашей семьи с Темным Лордом. Да, Панси, не смотри на меня так. Твой отец всегда был близок с Пожирателями смерти, пусть и не входил в их число. Это деньги, огромные деньги. Бизнес, не иначе. После его преждевременной кончины, все дела продолжила я. И я справлялась отлично и даже смогла получить для нашей семьи право на наследие…

      — Наследие? Что за чушь? — забыв про формальности, пробормотала девушка, нервно кусая губы. Она чувствовала, как холодеют кончики пальцев на руках, как сильно бьется сердце в груди. Так это… все правда? Ее семья не сохраняла нейтралитет во время Магической войны?

      — Я все просчитала, Панси. Просчитала, чтобы нам досталось ничуть не меньшая доля, чем всем остальным. Мы ее получили, договорившись с Малфоями, но теперь… Теперь, какое это имеет дело? — она подавила всхлип. — Если Алойз… ну, ты понимаешь. Если ты с ним не поговоришь… все кончено. Если он кого и послушает, то только тебя.

      — С Малфоями? То есть, ты имеешь в виду, что расторгла помолвку ради большей доли? — не верила своим ушам девушка. Она не хотела верить.

      Панси часто себя представляла в роли миссис Малфой. Мечтала о том, что однажды войдет в роскошный Малфой-мэнор в роли хозяйки. Ее воображение рисовало искусный интерьер древнего магического особняка, кучку столпившихся вокруг домовиков, приветствующих новую госпожу.

      Все ее детские мечты были растоптаны кучкой золота, которого у древних семей и без того хранилось в Григоттсе предостаточно. Ладно, может, после войны их положение стало несколько хуже, но в средствах никто из них особо не нуждался.

      — Эти глупые правила, — зло выплюнула мать. — Слияние семей привело бы к тому, что мы получили бы лишь малую часть. Одну на двоих. Теперь же мы довольствуемся каждый своей — так лучше.



      — А я… А как же я, матушка? — Панси злилась. Злилась на меркантильную мать, на Малфоев, на всех в этом мире за то… А за что, в общем-то? Так ли ей был важен этот гребаный Малфой?

      В мыслях тут же всплыл образ улыбающегося Блейза. Нежного Блейза. Саркастичного Блейза. Любимого Блейза.

      — А ты рискуешь остаться у разбитого корыта, если не найдешь брата и не поговоришь с ним, — поставила точку в этой невыносимой дискуссии Элоиза, проглотив залпом оставшиеся полстакана виски.

      Панси вздохнула, осознавая, что спорить бесполезно.




      Он нёсся по просторному залу, держа в руках увесистую стопку всех мастей: Грейнджер не только была подписана на десяток журналов, но и вела активную переписку со своими почитателями и единомышленниками. И это все не считая почты по работе.

Драко брезгливо выбросил домовику в пакет то, что, по его мнению, не было достойно внимания, отчего в итоге у него остался всего лишь один конверт. Именно с ним Малфой направился в спальню Гермионы. 

      Прежде чем войти, он легонько постучался, и только потом отворил дверь, громко стукнув ею о дверной косяк.

      — Грейнджер, важные новости, собирайся! 

      Гермиона от неожиданности чуть не выронила из рук книгу и недовольно приподнялась на кровати, буравя Малфоя взглядом.

      — Чего тебе? — не шибко дружелюбно спросила она.

      — Собирайся, я сказал. Это, — он протянул ей конверт, — письмо из больницы. Просят срочно приехать.

      Дрожащими пальцами она обхватила шершавый пергамент, перед этим откинув книгу куда-то в сторону. 

      Гермиона быстро просмотрела текст и тут же незамедлительно вскочила с кровати, прогоняя из спальни Драко, чтобы переодеться.




      Она летит по темному, такому нелюбимому коридору, чувствуя, как развивается от бега лёгкий ветерок в волосах. Она никогда так не спешила в палату, где находились ее родители. Она ненавидела это место.

      А сейчас сердце бешено стучало в груди в нетерпении. 

Это было хорошее предчувствие. 

      Деревянная рама двери, на которую она опёрлась, чтобы отдышаться, оставляет занозы в ладони. Глаза заливаются слезами, но не от резкой боли от проткнутой кожи, которая за последнии месяцы истончилась до невозможности, а от такой знакомой, практически родной картины. 

      Отец сидел в инвалидном кресле рядом с кроватью матери, и они разговаривали. Мать сладко улыбалась, и этим она напомнила Гермионе о том, как это было до войны. До того, как Гермиона совершила грубейшую ошибку. 

      Она осела на пол и плакала долго-долго, бесшумно, пока Боб не заметил ее и не поднял на руки, усаживая рядом.

      Он все помнил.

      Драко решил не мешать семейной идиллии, остановившись неподалёку. На душе было так легко-легко, будто бы он исполнил своё предназначение. А он всего-то принёс письмо. 

      Судьбоносное письмо.