Фея для некроманта

Колдун низко наклонил голову, но всё равно едва не стукнулся о притолоку дверного проёма. В харчевне смешивался запах, прокисшей браги, немытых тел и горелого жаркого. Какой приятней — вопрос спорный. Важно что вместе они производили сногсшибательный эффект особенно на неискушённого путника. Космач к таковым не относился. Кивнув парочке знакомых рож по углам, он прошел к длинному центральному столу и пинком выбив стул из под уснувшего завсегдатая, уселся за длинный стол. Тот, чьё седалище было узурпировано столь бесцеремонным образом, хрюкнул, бросил взгляд на наглую, вызывающе — угрюмую физиономию молодчика, широкие плечи и, главным образом, на ножи на поясе и за голенищем сапога, прикинул, что драка за хромоногий стул на битву престолов не тянет, сплюнул и, заграбастав недопитую кружку, ретировался в дальний угол. Мак Хейлин щёлкнул пальцами, подзывая подавальщицу.

— Всё как обычно! Мне и уважаемым господам, он обвёл рукой длинный стол,- и леди, добавил он, с удивлением заметив примостившуюся в углу девчонку, в красном плащике и капюшоне. Странно, раньше он её здесь не встречал. Поди, одна из многочисленных хозяйских, хотя… слишком хороша и… невинна. Странное слово для этих мест.

За столом одобрительно загудели, прервав ход мыслей колдуна. Подавальщица сработала споро. Космача тут помнили.

— В этот раз ты что-то раненько, Хейл, — пробасил могучий сосед бородач.

— С обозом не сложилось, — отмахнулся колдун, известный тут как наёмник из охраны караванов, по имени Хейл Медвежатник, — думаю на Белый Остров податься, а там может на корабль какой.

— Не надо тебе на Белый Остров, — пробурчал в кружку рыжий мужик напротив.

— А что так?

— У-у-у…— прогудел бородач словно из бочки, — Скрыпун опять за своё. Сиды да чародейство, бабища из холмов… Её бы сюда с её холмиками и долинами, у Шапки-то нет ничего.

Девчонка сверкнула глазами и покраснела. Необыкновенное по нынешним временам умение. Космач вскинул руку, требуя ещё эля, и подвинул так и не начатую кружку рыжему мужичонке.

— Расскажи.

Рыжий хмыкнул и покосился на здоровяка и остальную компашку.

— Они выслушают ещё разок, — уверил Колдун, — им любопытно, —Всем того же по кругу, — бросил он трактирщице,

 — Я слушаю, — повернулся он к мужичонке, — почему мне не надо на Белый Остров?

— Шурин у меня был, — начал тот, отхлебнув из кружки. Стало ясно откуда пошло прозвище. Голос, как старое колесо у телеги, — На Белом острове кузню держал. Жену схоронил, девчонка осталась годками вот, как эта, рыжий кивнул на край стола.

— Трагично, но на вескую причину пока не тянет.

Скрыпун сплюнул и замолчал. Космач торопить не стал, понял, что предстоит не просто байка. Потому застольникам и надоело. Не любит народ личные драмы.

— Не надо, потому что барон местный лютует,- наконец со скрипом выдавил из себя рассказчик.

— А чего лютует-то?

— О том и сказ!

— Слышь, сказочник, — не выдержал бородач, — если ты повествовать по схеме  «слово-кружка» вздумал, то уж лучше я расскажу, — кароч, махал его шурин однажды по обыкновению молотком, а тут к нему фея подкатывает…

— Заткнись, а… — привычно незлобиво скрипнул рыжеволосый, — но, собственно, так и было. Солнце к закату клонилось, когда та нечисть-то явилась. К самой кузне подлетела на роскошном вороном жеребце. Верхом, да без седла. Шурин никогда прежде ни коня, ни девки такой не видывал. Ни жестокости. Всадница животину загнала почти. Рот удилами разорван, с морды кровавая пена капает. Бока вздымаются, на них смотреть страшно до мяса шпорами и плетью разорваны. А девица престранно себя ведёт. Бестыже. Подол до пупа разрезан, кажись, всё платье на одном широком ремне держится, а тот сплошь каменьями усыпан. Портков то ли совсем нема, то ли из такой тончайшей кожи сделаны, что весь срам наружу. А сапоги до самой промежности почти. Да блескучие, как масло после жарки.

— Ну, дык, ведомо, — вставил доселе молчавший детина с подбитым глазом, — она их вываренным жиром детишек уворованных некрещеных натирает, чтоб летать потом можнось было.

Глазастенькая девчонка охнула. А бородач хохотнул:

— Ага, на шабаш. И чтоб елда у дьявола в узких дырках скользила, когда он её на Лысой горе иметь будет. Брехня это всё, друже, Катринэ не ведьма. Она фея, мать её, что в сотню раз хуже. Ведьма что? В омут её головой и с концами. А с феей что сделаешь?

Эйтерн Мак Хейлин мог бы поделиться опытом. Рассказать, что надо делать и с ведьмами и с феями. И чего не надо, категорически. Например, совать в омут головой, но смолчал, терпеливо ожидая продолжения рассказа.

— Как бы то ни было, — продолжил Скрыпун, когда спор начал утихать, — шурин поначалу и не понял, кто перед ним, решил, что полюбовница какая-нибудь баронская. Всем известно, тот с причудами. Сам попавшихся на дороге мужика, бабу ли запороть может и девок себе таких же выбирает. А сынок, паскуда, и того хуже. Поэтому и говорю, не надо тебе на Остров. Лютует барон.

— Ладно тебе про барона, про фею сказывай, — поторопил спец по отвару детишек.

— А что про неё сказывать? Блядь нечистая, —рыжий сплюнул, — сверкнула глазищами, спрашивает, мил человек, не подскажешь, где жеребчика мериновать можно? Ретивый стал, буйный. И словно в подтверждение, конь как заржёт, как шарахнется. Деваха только расхохоталась. Звонко так. И острым каблуком коню в бок — хрясь!!! Шурин даже не выдержал: «Почто с животинкой так обращаетесь, милсдарыня? Все ж божьи твари». Она снова расхохоталась, а потом вдруг как-то печально посмотрела и говорит: «Увы, нет, мил человек, не все» и спрыгнула на землю. Её каблучищи длинные да тонкие в грязи на дворе увязнуть должны были, ан нет. Девица как по воздуху проплыла, лишь лёгкий след от острых серебряных подковок остался. В форме копытца. Тут-то шурин и начал смекать, что к чему. Страшно стало, едва лужу не напрудил, но собрался с духом и поклонился: «Добрая госпожа, прости недостойного, за то, что перечить посмел». «Узнал, значит, молодец!» — улыбнулась пришлая. «Узнал, госпожа, но обещанного дать не могу, » — тихо так сказал и голову опустил. И фея замолчала. А потом с грустью так и говорит: „Жаль, я уж подумала, что в кои — то веки, честного человека встретила. Но неволить не буду. На то он и выбор. Но хоть жеребца моего дикого подковать сможешь или тоже откажешься?” „Что-ты, госпожа, — встрепенулся обрадованный шурин, мигом исполню. Только не серчай. Прости меня за попятки. Не могу я внука отдать, хоть и от насильника он, но кровинушка-то наполовину родная. Прости великодушно” „Господь прощает, кузнец, Его проси. Я не умею, я даже не человек, у меня нет души. Прощай”. » А конь?» «Себе оставь. В хозяйстве пригодится. Только уздечку не снимай». «Спасибо, госпожа, за милость. За великодушие твоё!»- шурин даже на колени упал, хотел сапог поцеловать, но пришелица отступила на шаг.  «На сегодня мне хватит. Я не Беффана, кузнец. Я не разношу подарки и повторяю нет у меня души, ни великой, ни малой. Я всего лишь отвожу к перепутью. А дальше выбирайтесь сами. Прощай. Больше мы не увидимся. Помни об уздечке!»