Страница 1 из 21
*
Самые древние старцы не помнили, откуда он родом и когда пришёл в их земли. Да и он ли пришёл? Может статься, это они пришли в его. Перешёптывались даже о том, что и вовсе не пользуется колдун путями смертных. Не знают его сапоги дорожной пыли, ибо поднялся он однажды на самую высокую скалу и вызвал на битву яростный горный ветер ущелий. И победил. Склонил голову могучий соперник, сложил крылья. Оседлал его колдун и носится теперь он, покоривший ветер, на призрачных крыльях. Другие же сказывали, что не ветер то был, а дух древнего дракона, вызванный магий смерти из небытия вечного, в ведьме с болот заключённый. Третьи усмехались только, какая, дескать, ведьма-дракон, делов-то — свернуть голову птице, да произнести слова заветные и лети куда хочешь, на крыльях вольных. Как бы то ни было, но все в землях этих тайну колдуна чтили и к замку подходить не осмеливались.
Недаром ведь сказывали, будто не построен он из дерева да камней, как испокон у людей заведено, а вытесан прямо в скале, что каменным надгробием возвышается над пенным морем. И если в ночь полной луны подобраться незамеченным к жилищу колдовскому и взглянуть через колечко, свитое из омелы, срезанной на заброшенном кладбище в то же полнолуние, то и увидеть удастся в кипящей пене, как бьются о подножье скалы-замка могучие седовласые старцы. Силятся разрушить своё же творение души порабощённых некогда некромантом великих друидов. Тех, что поднимали плиты Стоунхенджа, скрытые туманом древнего Альбиона. И скрипит над их головами. подвешенная на старой цепи странная бочка, окованная ржавыми обручами. Рыдают старцы тянут к ней свои крючковатые пальцы. словно спрятано в ней великое сокровище. Тщетно, в невыразимом гневе и отчаянии, вновь и вновь бьют они разбитыми в кровь кулаками по несокрушимой бочке, швыряют её о гранитную скалу, в надежде разбить. И стоны их сливаются с ревущим ветром, а седые волосы взметаются ввысь вместе с морской пеной.
Каждый день и каждую ночь продолжается их мука, ибо гласит пророчество- как только будет разрушен Кэр Туир, Замок-Башня, обретут свободу пленённые колдуном души. И слышат старцы этот шёпот, верят проклятьям. И свершится пророчество, ибо слетело оно с губ их великой колдуньи, а, может, и древней богини даже, в час её смерти лютой. Когда отозвалась на мольбы то ли суровая богиня, то ли то ли фея озёрная, али ведьма лесная, а то и болотная по имени Моргейн или Моргана или даже Морриган, кто ж сейчас упомнит. Собрала она войско несметное из чудищ лесных, да нечисти мерзопакостной и повела к замку ненавистному… Что далее было никому не ведомо. Говорят, битва великая. Да такая, что солнце лик свой спрятало. Чёрные тучи небо затянули, а может, то полчища драконов своими крыльями свет затмили, а когда рассеялась тьма на равнине трупами усыпанной одна Моргейн на коленях стояла, а над ней невредимый чародей возвышался. А дальше самое страшное приключилось. Сорвал он с неё кольчугу окровавленную, обнажил тело белое. Надругался, овладел ей в крови средь войска её павшего. А затем израненную, но живую бросил гордую чародейку в бочку дубовую, тринадцатью обручами железными обвитую, а на каждом обруче руны пылают, смерть от ведьмы отпугивают. Вырвал затем колдун острые когти и клыки у слуг её верных ссыпал в бочку. Законопатил. Произнёс: «служили хозяйке до смерти, мне послужите после. Хотела она вам мою плоть скормить, теперь же её насладитесь» Закричала Моргейн страшно, истошно, осознав какая участь ей уготована, когда заскрипела тяжёлая цепь, швырнула бочку о стену замка волна, впились в нежное тело когти и зубы мёртвых друзей. Захрипела колдунья, завыла. Заскребла о днище и крышку, ногти до мяса обламывая. Приподняли бочку набежавшие волны, хлынула морская вода в щели, въелась соль в раны…
Час прошёл, набегали волны. Швыряли бочку о скалу неприступного замка. Заходилась криками ведьма, захлёбывалась водой и кровью. Не давали ей умереть наложенные руны.. Взмолилась она о смерти, упрашивала разорвать на куски, отдать кости псам бродячим, а плоть крысам помойным, но не слышал её Эйтерн мак Хейлин. Давно он не глядел на кровавую пену волн, не прислушивался к затихающим воплям. Как всегда поднялся он в библиотеку и погрузился в чтение. И не думал ни о болотной ведьме, ни о рыдающих старцах. Потому и не услышал проклятия, вырвавшегося сквозь хрипы окровавленного ошмётка некогда божественного тела: «Да продлится в смерти твоя жизнь, пока не рухнут возведённые на крови стены» Ну, а если о проклятии не знать, то и не сбудется оно, каждому ведомо.
Поэтому никто не срывал на кладбище омелу, не скручивал колечко, не подкрадывался к скале и не смотрел на бушующие волны, что бы узнать правду. Ибо боялись. А вдруг… Да и зачем проверять самому, что и так известно? Гоже ли сомневаться в том, что тебе деды рассказали? Поэтому жили себе люди, перешёптывались, долгими ночами рассказывали страшные сказки, особенно во время разыгравшиеся бури и старались обходить зловещее место стороной. А Скала темнела, как и прежде, как и прежде скрипела ржавая цепь, и всё так же стонал ветер, разбивая волны о гладкий гранит утёса. И всё так же о него билась ветхая бочку в брызгах алой пены. И несокрушимы были стены Кэр-Туира. И крепки чары колдуна-некроманта. И не было дела Эйтерну Мак Хейлину до крестьянских сплетен.
Вернее до тех, что касались его самого. А вот до других - очень даже было! Часто прикидывался чародей простым торговцем-путешественником, а ещё чаще воином наёмным, потому что был высок, широк в плечах, удал, статен да красив. С мечом и ножом управлялся не хуже, чем со словом. Были на то и другие причины, но о них колдун старался вспоминать пореже. Давно он понял, что лучший способ утаить слабость — превратить её в силу. Да и на людей почему-то во все века, это Эйтерн-Космач, понял ещё раньше, впечатления производят краса да сила, а не знания и разум. Книгочей с далёкого востока говорил, что никто не позарится на мудрость, в придачу с которой идёт старость, зато за глупостью в довесок с молодостью выстроится бесконечная очередь. Поэтому и приглашали молодого воина к костру или к столику и делились кружкой эля да рассказами о существах дивных, которых, как считают, и нет вовсе.