Страница 11 из 73
И, даже не смотря на мою ненависть к детективам, я даже расстроилась, что текста было так мало! Что для меня, опять-таки, совсем не свойственно. Впрочем, виноват во всём автор. Сейчас я подробно опишу, в чём же состояла авторская вина.
История написана под впечатлением и, возможно, с привлечением материалов из «Повести о Гэндзи» и «Записок у изголовья». Это лучшие образцы японской женской прозы произведений периода Хэйан (794 – 1185).
«Повесть о Гэндзи» считается первым романом в мире – написанным, предположительно, в 1002 ил 1010 году или где-то около того – и классикой японской литературы. Она рассказывает о дворцовых буднях, праздниках и горестях жизни людей аристократического сословия той поры. В ней много говорится о любовных историях и, также много, о бытовых деталях. Все эти дары, подробно расписанные, все эти бесчисленные оттенки и сочетания многослойных шёлковых кимоно, которые всего-то и проглядывают, что в вороте, да на подоле, да на краях рукавов, но вот сочетание оттенков цветов как раз и является свидетельством хорошего вкуса или его отсутствия у госпожи, носящей их. Так же подбор чернил, бумаги для письма, стихов, сопутствующих случаю, и материалу на свиток, на случай, если к нему будет прикреплено послание. Словом, детали, детали, детали… Детали, которые тогдашним аристократам были очень важны. Любовь – любовные похождения талантливого и блистательного принца Гэндзи, не ставшего императором и, хуже того, влюбившего в пору расцвета своей юности в наложницу его отца – там тоже прописана своеобразно. Тамошнее мнение о том, как надобно писать романы, и современное весьма расходятся. Впрочем, история интересная, хотя и замкнутая в узких рамках дворца и, преимущественно, столичных улицах, не касающаяся жизни просты людей.
«Записки у изголовья» – женский дневник, разные эссэ на разные темы. Тоже классика женской литературы, классика нового направления – лирических дневников. Но, в отличие от «Повести о Гэндзи», здесь нету какого-либо общего сюжета, а просто даются в разнобой личные впечатления автора: что огорчает, что волнует, что пугает, что вызывает восхищение. Написанные со вкусом и красиво.
Ярослава Осокина взяла некоторую часть деталей и обычаев из тех, старинных произведений японской классической литературы, а часть – добавила, посовещавшись с личным воображением. В результате детектив был украшен своеобразным и красивым обрамлением, развернулся во дворце неведомой страны.
Причём, что также добавляет очарования к повести «Скука прекрасной Бурруджун», автор не просто использовал какие-то детали, но и весь фон, всю атмосферу создал такой, необычной. И в поведении героев видны обычаи иной культуры и страны. Вот эти переговоры дам с кавалерами из-за ширм. Эти дамы, бесконечно прячущие лица за веерами или длинными широкими рукавами. Этот запрет женщине общаться с незнакомым мужчиной – неприлично же – и эти дамы, подглядывающие из щелей за придворными мужчинами. Чтобы выделиться и привлечь внимание, положено умело играть на одном или нескольких музыкальных инструментах, писать красивым и изящным почерком, более того, подбирать вид бумаги, подобающий случаю, и умело цитировать или сочинять стихи, в тему. Словом, много красоты и изящества в деталях. Внешность дам, конечно же, важна, но обычно кавалеры лишь наслышаны о чьей-то внешности, навряд ли увидят её до свадьбы – если свадьба всё же состоится – а самым смелым из них удастся изредка ненароком увидеть лицо, в каких-то чрезвычайных особых случаях, до того, как его прикроют веером или рукавом, или её силуэт за ширмой. Словом, совсем другая культура, совсем другие обычаи, что, несомненно, интересно. Тем более, что автор детектив вписала именно туда, использовала некоторые особенности тамошних обычаев для хода или развязки детектива.
Кстати, о тенях. Печальное отступление, но всё же. Одна из дам видела за ширмой силуэт Мин-Раге. Но Мин-Раге почему-то не видел силуэты дам, спешно меняющих причёски госпожи и Мона-дар-Ушшада. Вот эту каверзную работу тамошних светильников надо бы как-то прояснить. Почему виден силуэт мужчины, сидящего по одну сторону ширмы, но не видно женщин, находящихся за ней? Тамошние ширмы или же тени используют некий хитроумный вид дискриминации по половому признаку? Или там массовый заговор светильников, ширм и теней? Впрочем, это была бы мелочь, не проявись она в такой важной сцене. Ведь, увидь Мин-Раге силуэты дам и пойми он затеваемое ими действие – и сюжет осыплется как карточный домик, из которого выдернули одну карту. Словом, коварные эти ширмы и светильники.
Непривычные нам обычаи, как я уже говорила, красиво обрамляют текст, звучат в поступках его героев. Читать лирические отступления про дворцовые обычаи – это упоительно приятно. Тем более, что автор соблюдает меру между украшательной частью и развитием сюжета. Сюжет динамичный, захватывающий и деталей в нём ровно столько, чтобы динамика истории не утонула в них. Это, кстати, ещё одно достоинство «Скуки прекрасной Бурруджун».
Характеры некоторых героев прекрасно раскрываются всего несколько штрихами, в небольших, но ярких событиях. Автор на просторах повести сумел создать нескольких героев, выглядевших весьма живо и естественно – и это тоже приятная черта сей истории.
Мне очень приглянулись гордая и смелая Мона-дар-Ушшада, смелая и справедливая, а также вечно скучающая от бездеятельности, приличествующей супруге правителя Бурруджун, простой, как и подобает доблестному вояке Дар-Рокко, а также выпендрёжник, ох, прошу прощения, повеса и талантливый придворный принц Аину, который к деловой записке непременно приложит изящных стихов, да и бумагу, чернила подберёт. Я, правда, ожидала ещё и цветка или цветущей ветви в придачу к красиво написанному письму, но это мелочи, этого вполне хватает в посланиях принца Гэндзи.