Страница 118 из 132
Мне говорили: ты пытался наладить торговые контакты с людьми, проживающими на Островах Туманов. Значит, ты знаешь о суровых обычаях тех мест. Слабому и хрупкому там не выжить. Но если на южных Островах люди ещё могут выращивать овощи, то на острове мастера были лишь голые камни. Там не было жизни, туда невозможно было добраться по воде из-за высоких волн и тайфунов. Идеальное место для убежища. Мастер и изгнанники основали поселение на месте старой крепости синоби, самого восточного форпоста Государства Согласия. Давным-давно заброшенная, она обветшала, но по приказу учителя была полностью восстановлена. У мастера имеются и другие убежища: на Юге, на границах с Болотными княжествами, на Западе. Ныне они заброшены. Новые крепости мне ещё предстоит обнаружить.
На Острове была строжайшая дисциплина. Никто не смел перечить мастеру, изгнанники подчинялись ему беспрекословно, поклонялись, как богу. Он часто покидал остров, инспектировал другие крепости, лично следил за доставкой провизии и всего необходимого, осуществляемой по воздуху. Я же оставался в крепости и проходил обучение с детьми изгнанников, из которых готовили даже не синоби, а смертников, послушных орудий убийства. На Острове запрещались драки, и всю ярость мальчишки вымещали друг на друге в часы тренировок. Поначалу меня поражали их животная злость, полное отсутствие страха и благоразумия в глазах. Они постоянно изобретали увлечения одно другого опаснее: качались на гигантских волнах, лазали по скалам. Смерть была для них чем-то сакральным, они только и думали, как лучше умереть во имя учителя. Мастер развивал их способности для того, чтобы обернуть их силу и ярость в языки пламени, чарами превратить в огненные вихри. Они казались мне странными, дикими существами, хотя внешне ничем не отличались от других синоби. Я ещё не осознавал, что над ними тяготеет проклятье, что они потомки преступников, но понимал: эти дети совсем не похожи на меня и меня в свой круг никогда не примут. Я не особо-то страдал от этого, они мне не нравились. Я хотел оставаться собой и не желал слепо подчиняться приказам. За неповиновение, за лишние вопросы, за проявления упрямства мастер разрешил наставникам жестоко наказывать меня: морить голодом, оставлять надолго в каменном мешке, в темноте, запирать в клетке и подвешивать над бушующим морем. Он говорил: наказание – это тренировка. Если я считаю, что оно несправедливо, то должен выбраться, расплавить решётки, пробить себе путь к свету. Я должен бороться до конца, ни за что не сдаваться. И каждая новая трудность была призвана укрепить меня и озлобить. Для обитателей Острова я был названным сыном мастера, и взрослые относились ко мне соответствующе, боялись даже прикасаться без его разрешения.
Мы с мастером, правда, были очень похожи, точно отец и сын, да и способности у нас были одинаковые. Он повторял раз за разом, что вырастит из меня второго себя, ещё одного огненного мастера. Их он называл великими воинами, говорил, что они были сильнейшими синоби в Государстве Согласия. Теперь я знаю: он был прав. Вот только учитель не пожелал упомянуть, что сознание собственного могущества сделало их жадными до власти, превратило в бездушных монстров. Он сам был таким, хотя и мог притворяться добрым, ласковым, спокойным. Знаешь, он мог часами возиться со мной, рассказывать о величайших битвах древности, готов был удовлетворить моё любопытство. На десятый день рождения он подарил мне скрипку, привёз её из дальних земель, где можно приобрести всякие диковинки. Он учил меня играть, уверенный в том, что музыка успокоит мою пожираемую огнём душу.
Огонь… Хан, если его не обуздать, он меня уничтожит. Поглотит! Я обернусь вихрем и рассеюсь. Чем старше я становился, тем труднее было управлять огнём, он уничтожал меня изнутри, высасывал силы. По ночам я точно катался по раскалённым углям, не спал неделями, а потом терял сознание на тренировках и получал за это соответствующее наказание. Я не мог контролировать энергию, рвавшуюся сквозь меня, подобно языкам пламени. Мастера радовали мои ярость и сила. Он убедил меня в том, что только они помогут мне вернуться домой победителем и вытащить тебя из лап синоби Сенши.
Я верил ему, чувствовал признательность к нему. Ханаваро, я к нему привязался! Только он мог понять мои чувства, объяснить, что со мной происходит, что делать в том или ином случае. Когда я не мог уснуть, мы покидали крепость и до утра сидели на пляже, у самой кромки воды, он рассказывал истории о могущественных мастерах, способных вызывать шторма и бури. Он рассказывал предания о тэнгу, демонах и духах. Говорил он и о людях, учил их ненавидеть. Люди уничтожили наш мир, прокляли нас, превратили в скитальцев. Люди злобные, коварные и жадные. Мастер ругал других синоби, называл их слабаками и трусами, утверждал, что они забыли, кем являются, отринули прошлое и привыкли довольствоваться объедками людей. Он говорил: многие синоби уподобились людям, стали ленивыми и властными. Мы с ним должны были изменить положение, вернуть синоби на путь истинный, заставить их измениться, принудить огнем и мечом. И я верил. За годы, проведённые на острове, я забыл о том, чему меня учили отец, сестра и Тори. Мастер стал для меня кумиром, образцом для подражания, его жестокость и животная ярость меня вовсе не смущали. Почему? Да потому, что я стал таким же, как он! Я убивал по его желанию, создавал гигантские огненные вихри и направлял на человеческие города и деревни, на поселки синоби. Я выпускал огонь без колебаний, стоило учителю только попросить, не испытывал жалости, не раскаивался. Понимаешь, почему я не заслуживаю сочувствия? Я убийца! Жестокий убийца, который до поры до времени не задумывался о том, что вытворял.
Я упивался сознанием собственной силы и власти, мощи, недоступной более никому, кроме учителя. Я израсходовал её по поводу и без повода, насылал на землю вихри, высвобождал огонь и хоть несколько часов наслаждался свободой от боли и жара. В конце концов, я израсходовал всю энергию и однажды не смог вернуться на Остров. Я был так истощён и измучен, что не сумел связаться с мастером. Да он, похоже, и не утруждал себя поисками, он и моё исчезновение собирался обернуть себе на пользу. Кто же меня спас? Люди. Люди, которых я уничтожал и презирал. Монахи из горного монастыря взяли меня на попечение, вылечили и ничего не попросили взамен. Они знали, что я синоби, но не испытывали страха. Для них я был всего лишь мальчишкой, злобным, самонадеянным, несчастным мальчишкой. Монахи говорили, что в мире изначально не было зла, а я смеялся им в лицо, вспоминая об убийстве моих родственников, о бесчинствах князей, чиновников и ростовщиков, о грубости, жестокости и невежестве крестьян, убивающих младенцев и стариков в голодные годы. А они отвечали, что всё дурное в наш мир приносят злые духи и демоны, что люди изменятся, если улучшаться условия их проживания. Они верили в добро, а я нет. Но пока я был болен, приходилось мириться с их наставлениями. Монахи говорили, что добро преображает людей, и пытались убедить меня в этом. Я спускался с ними с гор, посещал человеческие деревни и маленькие городки, носил их поклажу и наблюдал за тем, как они раздают хлеб или рис детям, чтобы самим лечь спать голодными. Лихорадочный блеск в глазах крестьян отталкивал меня, как и нищета, и грязь, и жуткое, беспросветное отчаяние, поселившееся в сердцах. Но даже старики плакали, как дети, стоило только монахам проявить участие к их бедам. Они преображались, а я не верил глазам. Я не мог признать, нет, не хотел признавать, что учитель ошибался на их счёт. Что люди на самом деле не плохие и не хорошие, что они бывают слабыми и нуждаются в помощи. Я увидел их с той стороны, которая прежде была от меня скрыта.