Каменная лодка

Он одевает на голову какой-то прибор как у ювелиров:  на левый  глаз свешивается  монокуляр. Дольф Лунгрен, чёрт возьми, универсальный солдат. Поверхность  стола быстро заполняется какими-то скляночками, баночками и микроскопическими инструментами.

—Я понял,— говорю я ему, ты хочешь прорыв совершить, лекарство от рака выдумать, из наркоты синтезировать, ты самый умный,  похоже что.

—Разумеется, нет, товарищ Ауйхри, только ваши напитки откроют спасение человеку, если он потом крышу догонит,  но могу же я дорогу выследить.

Я стою и молчу.

—Сейчас будет плохо пахнуть, иди, погуляй,— сказал брат, нажимая на ноутбуке кнопку «ВКЛ». Ещё экран не успел засветиться, он уже натолкал во все  порты всякой ерунды.

—Что, даже хуже чем  пакет? — говорю я из коридора, надевая обувь.

—Гораздо.

Он  был прав. Когда я вернулся, в квартире стоял невыносимый запах.  Мой брат, как будто заправский химик, в засаленном   халате мочит в кастрюле  какую-то гадость. Тапки на босу ногу, бифокальные очки, вместо одной линзы  – просто дыра.

—Цэ, четырнадцать коэффициент тридцать девять! – радостно кричит он мне, когда на стёклах жужжат мухи, и если бы это был сон, какой-нибудь рогатый глядел бы в моё окно, пытаясь меня испугать. Но я ничего не боюсь.

--А где у нас тут Зэ сто сорок пять и па-па-па…

Тапки  шлёпают по  полу, брат танцует и бешено крутит головой.

Вдруг он смотрит на меня, и, широко открывая рот, начинает говорить глухим голосом:

—Ыввурангхрд! Прорикраментржд  иитровыф!

Я медленно пячусь к дверям, я вроде бы видел «поехавших», но как себя вести в такой ситуации, не  знаю, вроде надо   «скорую помощь наоборот» вызывать. Я уже нащупал за спиной ручку двери и медленно так тяну её вниз. Я понял, он обдолбился этой дряни и сошёл с ума, мне  надо как-то отсюда выйти.

Но брат вдруг снимает очки и моментально становится нормальным.

—Ну как погулял? —  спрашивает он.

—Ты больной,— говорю я. Я никогда не привыкну к его идиотским шуткам.

Он только что поговорил по телефону, я это  чувствую, разность температур в воздухе и в ушной раковине, обломки фраз и букв оседают на вибрационном дне.

—Я всё сделал, мы должны  опять поехать к ним, и ты  отдашь  им вот это.

Брат кидает мне какой-то зелёный подозрительный кулёк. Цвет не совсем зелёный, он раньше образовывал сегмент на той «ириске», которую брат забрал у того, с косой.

—Что это? Лекарство от рака?

—Не язви.

—Ладно, когда едем?

—Сегодня. Ты помнишь Андубина?— произносит  брат и   в хромированной чашке катает по стенкам какую-то  серо-чёрную жижу. Он выливает жижу в раковину. На столе горят листы бумаги.

 Пфф…  Андубина-то! Конечно, помнит, такое не забудешь, оно въелось через поры, оно впилось в чакры.  Не только помнит, но и видит его, протирая стёкла   очков и поправляя  лацканы.  Он видит серую «Жучку» —  жигули шестой модели, «втюненную до талого», по гравийке вперёд так летим, что пыль впереди метров на десять стоит, а позади дак вообще на сотку. Волосы назад – ветер сквозь зубы.

—Эйч, Деверь, не гони так, ты чё отморозь, твоё корыто обратно  до городища не дотянет, и поляжем все, не как воинам подобает—в бою, а как кильки в консервной банке. Гречка ты велосипедно—бычья,  чё ты там бьёшь косому рыло или нет, шкура буграми!

—Деверь,  волк  тряпочный, пары спусти, кропали рассыплю, окна хоть закройте… Гришка Волобуев близоруко  морщится, глядя  в свою левую ладонь.

—Деверь, ты  же ремонтировал телегу свою, чё так херово едём?

Очкарик сюда тоже успел, сидит скрипя  булками  по дермантину, и подпрыгивает на ухабах, а поцаны думают, что-то «жигуль» аномально перегружен, а как же, с Очкариком  всегда его блокнот, тяжёлый от вставленной в него инфы. 

Остаток дня смрадно чадит, как пыльная лампочка, как  зрак у торчка, который бутором вшторился, и его вот-вот тряхнёт, когда мы въезжаем в село, как его там, «Красный мотоцикл», или может быть «Завет  Бараковича», впрочем, пойдём пока.

Остаток дня  смрадно чадит,  как пыльная лампочка, неясной  дугой агонизирует на заднем дворе, захлёбываясь в ржавой грязи. Курицы, безразлично несущие свои отваливающиеся головы, (а Цыдыпка, шибго умыны видать, медицинска в Энске  учтся, тамхя головы пополам рубит, (чтобы брюка не пачкит (не бегают потом))), старая разбитая телега, покосившийся дом, дроов над нарубидь.