Страница 81 из 123
………Он был талантлив, но не в этом, о чём мечтала его мать
Хотела видеть в нём поэта, а он вдруг начал воровать.
Она хотела видеть сына в витрине книжного ларька
Он перед ней стоял в браслетах, так началась и жизнь моя.
Стёкла поднимаются (пацаны бешено крутят ручки) и песня укутывается как в одеяло, как если в уши ваты напихать, усы и лысый череп солиста, тоже как будто затуманиваются.
—Тфу,— плюют старики, отряхивая кепки,— ақымақтар, жас, секіру!
—Я тебе говорю мамаша, не щурься, позови сынка, мы просто поговорим, он взял кое-что наше, отдаст, и мы уедем, отвечаю, не будь я Кеха Скиф.
—Не знаю ничего, уехал Амылбай въ горад, ничо не сказал.
—Мать, мы так просто не уйдём.
—Я милицию вызову, уходи ты.
— Эй вы, Велобык гречневый и Деверь, идите за терпилой в хату, мы с Курёхой со двора прикроем.
Чавканье грязи, курицы, вонь навоза, всё это прессуется до точки, но, в действительности, — это линия, просто вид сбоку.
—Арыстан, фас!! – травит здоровенного кобеля тётя с иссушенным лицом, но Арыс выходит из будки и, везя по проволоке ржавую цепь, виляет хвостом и радостно смотрит на братьев лихих.
—Фас,— не унимается эта с чёрным печёным лицом.
Кобель лениво поворачивает на неё голову и смотрит такими глазами, как будто говорит:
«Ты чё, тётя, на кого батон крошишь, это классные поцики».
—Зови парня, мать, ничего с ним не будет.
—Нету, нету, жоооооқ! – печёная в истерике падает за поленницу дров.
—Велик, Деверь, идите, он точно в хате загасился, берите его и валим отсюда, а не то скоро краснота полезет.
Хрип петель, истерзанное временем дерево двери, плоское усатое лицо, два круглых глаза, а! это не глаза.
Ревёт порох, за секунду разжавшийся в пластиковых коричневых тубусах до состояния грязно-огненной волны, которая неравномерно выбрасывает из конусообразных в перспективе столов овальную картечь с тоненьким буртиком по экватору. Свинцовый мини юпитер. Десятки мини юпитеров. Со спины Велобык, — как продранный на крупной тёрке, падает в грязь; событие календаря —смерть: двадцать двадцать, начало: двадцать пятьдесят. Начало не может быть позже конца. Красная густая жидкость потоками по грязи, курицы клюют червей, отражаясь в фальшивом ужасе глаз.
—Стоп, стоп, спасибо, спасибо,— орёт какой-то бородатый в раструб,
- молодцы, но Волобуев, ты упал не как труп,
Несите ему ещё кожаную куртку со встроенными минизарядами на спине,
Когда мы наконец-то отсюда уберёмся в город твою мать
И пива мне.
Дубль.
В коричневых тубусах патронов разжимается на свободу порох, и из прямых, блестящих, как будто мокрых стволов расцветают жёлто – оранжевые цветы смерти, их жизнь – это секунда, но за эту секунду они успевают многих порадовать своей неземной красотой.
Велобык, поражённый ею, отныне не может больше так жить без этой красоты, и, прокрутившись вправо от досады на самого себя, падает на землю рядом с невозмутимыми курами, которые клюют червей. Одна курица теребит шнурок на его капюшоне (Жёлтая трава, чёрная кожа, грязные перья).
—Стоп, стоп, снято, снято, Волобуев — молодец, тебе премия,
Собирайте манатки, надо ехать, сколько мы тут потратили уже времени.
Что это за попса, это что вообще, ты что тут устроил, прекращай давай, Очкарик, не отвлекайся.
—Боевой попался налим, но я его уделал, — говорит Андубин, — тисьта вады қаһарман, мать его, сквозь животное наше теперь белый свет видать, гони, шумахер, — мусора на спине, если чё, брать будут, руки в горы кинем, подождём, пока подойдут, и апельсины им подгоним. Нам на кичман нельзя, сразу к Аллаху отправят. Акбар?
Скорее ананасы, чуть было не сказал Пиджак, с опаской глядя на рифлёное зелёное калёное…
Любитель незрелых железных апельсинов Скиф, подпрыгивая коротким телом на выбоинах в дурном асфальте, по привычке трогал за рукоять своего друга, которого он звал Комар Кишечный, или сокращённо КК. Он был засунут за голяшку сапога, и на его трёх измерениях высыхала и от этого чернела кровь человека, печень которого не выделит больше никогда ни одно красное кровяное тельце по причине умышленной неисправности.