Страница 8 из 49
Тёмным жарким днём, пустынным, как будни на кладбище, где лишь собаки, свободные птицы и бездомные люди презрительно собирают с могил остатки пищи, под шестым потолком пятидесятиэтажного небоскрёба «апскай» в районе Алистро, после продолжительной комы пришла в себя женщина. Она вошла в своё тело, как входят в старый, давно забытый дом, хранящий только детские впечатления - оглядываясь и удивлённо озираясь.
Город жил.
Строения, взлетающие вверх в неудержимом порыве стремления удалиться от земли, из которой приходит всё, чтобы потом уйти туда растворяться в беспощадной дуге времени, сонно синели через прореженный воздух.
Город - тело, мегаполис - организм, прозванный в детских снах Nenavi – City, живущий лишь в чужих лицах, гордо молчал от иссушающей жары, но, нарушая свой покой раз в день, давал о себе знать, ударом Набата Просвещения лениво разгоняя по артериям улиц эритроциты человеческих тел. Какие-то были склеены в пучки неизбывной притягательностью теснейшего общения, как в крови у алкоголика потом они плотно закупорят проход к нейронам железобетонного самадхи, навсегда лишив себя растворимого сухого счастья полного исчезновения и одиночества. Утром каменный организм через очистительную систему вымоет их останки, и они исчезнут в бесконечной канализации времён. Это не жалко, ведь каждой ночью под стоны и крики потных тел в бетонных сотах создаются другие.
Девушка с именем Фелексия, как будто впервые услышала псалмы Дхарам – Кшетра, Долины Смерти, исполняющиеся на цепном дыхании и потому не прекращающиеся никогда. При рождении этим именем её подписали предшественники, желающие для своей дочери беспробудного и реактивного счастья, но природа нисколько не экстравагантна и даёт поровну и того и другого, не забывая нас одаривать во всей полноте своих возможностей.
В сверхкосмическом сне, который косноязыкие человеческие капсулы называют комой, Фелексия пробыла больше года, врачи признавали вялотекущую эпилепсию - бесцветную родственницу плясок Святого Вита. З65 дней девушка пролежала вмявшись в спектрально – белые простыни, слепо отражаясь в своей сестре. Они были близнецы. Сестра не отходила от кровати и хранила сны Лекси.
Лекси, прозванная Lex - закон, была теперь законом безмолвия.
Дважды открывались её глаза, в которых люди видели отблески далёких миров, но в этих мирах они не встречали самой Лекси.
Тело привезли домой, где подключили к источнику бесперебойного питания, и в коробке квартиры загорелся бессмысленный и опустошённый свет. Часами сёстры лежали на кровати и всматривались друг в друга, одна – бесстрастно, другая¬¬ - испаряя в чуткую, Всеслышащую Атмосферу молекулы мольбы и просьб.
В день возвращения Фелексии из бесконечных коридоров, беспорядочно разбросанных на той стороне, не было дождя. Бессменные потоки воды, аккомпанирующие монотонному нытью водосточных труб, были бы более уместны, чем иссушающая жара полудня, когда исчезает все, в том числе узловатые тени, ежедневно увлекаемые своими хозяевами в коридоры жизни.
В 7:00 бесстрастный халдей смерти – медицинский работник, проверил генератор энергии и покинул душную квартиру, растворившись белой спиной в раскалённом воздухе. Сестра Лекси отлучилась из комнаты на миг, а когда вернулась, то воспалёнными от бессонницы глазами нашла взгляд сестры, из которого исчезла пустота. Теперь она встретилась с тем, что искала ночами, без сна лёжа на одной кровати с Лекси.
Чёрный как смола кофе высвободился из тесного фарфорового пространства и художественной кляксой впитался в пёстрый ковёр. Однако осмысленность взгляда Лекси оказалась иллюзией. Она никого не узнавала, её память осталась там, откуда она пришла.
Грея мотором и без того горячий воздух, приехал амбулаторный автомобиль, из которого вышел человек с тонкими усами на лице, выточенном из матового стекла. Человек, разрушая лакированными ботинками мраморную тишину подъезда, поднялся в квартиру сестёр. Доктор Ждонсон, выплавленный в горниле жары настолько, что казался твёрдым как скала, сел на кровать Лекси, заглянул в её лицо, будто в колодец, и отключил аппарат искусственной жизни. Потом взял чемодан с кровати и ушёл, не сказав ни слова.
В открытую дверь одинокими призраками вошли санитары, положили Лекси на носилки и на миг мелькнули в дверном проёме. Им было почти всё равно, кого нести, но всё-таки надо было думать, куда вносить ногами.
Ретроградная амнезия стирает начисто все виды памяти, и в разуме не остаётся никаких впечатлений. Чем ближе к моменту сброса информации, тем туманнее незнание. Но до абсолютного невежества дойти не дано – кладезь Основного бесформенна и лежит за пределами любого физического воздействия. Когда Лекси начали обучать естественным вещам, которыми должна обладать сформировавшаяся двадцатилетняя девушка, каждый орган её тела радостно откликнулся на вмешательство извне.
Её сестра на практике познала счастье ухода за ребёнком, не будучи матерью.
Через месяц, когда в каменной больнице, ни на миг не останавливаясь, сновали белогрудые слуги Гиппократа, мистер Ждонсон, всё такой же жёсткий на вид, но на пять сантиметров вглубь обмякший в прохладе реабилитационной клиники, железным скрипучим голосом настоятельно рекомендовал сестре Лекси не освещать причины её болезни.
— У Вашей сестры синдром Барлоу - пролапс митрального клапана, мы все знаем трагедию, развернувшуюся вокруг вашей семьи, поэтому я прошу Вас ничего не рассказывать ей о причинах, толкнувших её на столь отчаянные действия, — сказал врач слова, упавшие как камни на дощатый пол кабинета и надёжно запутавшиеся в табачном дыму.