Страница 9 из 49
— Это необходимо исключить, Ваша сестра приняла очень большую дозу люминала, что привело к барбитуровой коме и фактической смерти мозга. Это просто чудо, что она выбралась. Но, препарат, вызвавший клиническую смерть, разрушил нейроны, отвечающие за любые воспоминания, следовательно - некрозу подверглись и те клетки мозга, которые нам не были нужны, если так можно выразиться.
Доктор держал в руках свои очки, на дужках которых сверкали лучи из его глаз, и молчал.
— А как вы объясните то, что у неё глаза открывались, я сама видела, а однажды она очнулась!
—За всю историю болезни Вашей сестры такой факт не имел место.
—Так вы же сами рассказывали, что она вытащила капельницу из руки, там сломала что-то, о, это, она может, как зомби была, по коридору же далеко ушла?
—Это — просто мышечный рефлекс, тактильные воспоминания плоти, тело, если говорить неофициальным языком, живёт своей жизнью, вспомните езду на велосипеде, Вы когда на нём ездили в последний раз?
—Да лет десять назад.
—А если сейчас Вам предложить прокатиться, сможете?
—Да, конечно, там же ничего сложного, крути педали, пока не дали.
—Тут не совсем верно, вот если, на Вас сейчас, скажем, надеть коньки, и поставить в центре ледового дворца?
—О, доктор, я не умею, сразу же носом в лёд, в детстве пытались меня учить, но безуспешно.
—А если бы научили, то будьте уверены, что, сколько бы лет не прошло, Вы встали бы на коньки как заправский хоккеист и помчались высекать ледяную пыль острыми лезвиями.
—Доктор, вы мне льстите.
—Я говорю о памяти мышц, это невероятная вещь.
—А как же память мозга?
—Здесь гораздо более тонкая субстанция.
— Значит, она не вспомнит.
— Ничего, что касается самого инцидента, включая один день до этого. Такова особенность этого вида амнезии, в ваших интересах поберечь сердце своей сестры.
— А если она как-нибудь узнает про своего ребёнка, который родился мёртвым, и про то, что больше не может иметь детей?
— Это убьёт её.
— Я приложу все усилия, чтобы уберечь свою сестру.
— Да уж, постарайтесь, и помните, никаких волнений, от этого зависит жизнь вашей Лекси.
— Всё ясно, спасибо, доктор.
— Желаю удачи, звоните мне, держите в курсе, — сказал доктор, надел очки в роговой оправе и, твердея матовым лицом, открыл журнал.
Через несколько дней разум Лекси, рвущийся туда, откуда был насильно извлечён, вспыхивал впечатлениями, которые гасли бесплотным пламенем как в центре магниевой кучи. По законам психических аномалий, её память на короткие, не умещаемые в систему нашего времени отрезки, озарялась яркими огнями воспоминаний. Началось все с того, что Фелексия нашла в платяном шкафу фотографию моря. Старая картонка затухающе темнела синевой. На вспухнувшем от влаги глянце коричневели два предплечья, обвитые проволокой мускулов. В смуглых крепких ладонях, больше двух лет назад зачерпнувших горсть солёной воды, угадывалась прозрачная медуза. Лекси стояла и смотрела на то, что было у неё в руке, не находя своего отождествления с этим предметом, и у неё шевелилось в груди. На её глаза изнутри надавил серый мрак и через секунду исчез, из головы потянулся тончайший шлейф, как загипнотизированная звуками флейты гремучая змея.
В открытой двери - сестра, и сквозь слайд шоу посторонних модуляций Лекси всё же видна её рука, выхватывающая фото.
— Что это, что с тобой? — спросила немеющим ртом Лекси у сестры.
— Ннничего, это просто чужое, — ответила сестра и забрала предмет из руки Лекси.
С этого дня начались непонятные вещи в такой недавней и свежей жизни. Эти вещи дали единичному эпизоду в закрытом кабинете врача право на множественное воспроизведение, потому что на самом деле - ничто не должно быть забыто и потеряно.
Часто Фелексия просила сестру рассказать, что-нибудь о её прежней жизни. Её память жаждала заполнения, её душил вакуум двадцати прожитых лет, и та рассказывала, милосердным обманом выкармливая войлочного зверя по имени Страх, который питается ложью от жалости, от благородства и ненависти. Растущий, но не наполняемый, каждый раз он требует прикрыть себя новыми жертвами.
Сестра была вынуждена лгать. Она охраняла Лекси от какого-то неведомого прошлого, она не хотела, чтобы оно пришло и охватило грязными руками новую жизнь. Лекси безоговорочно верила сестре, слушая ночами и вечерами эти истории, и пропитывалась своей несуществующей жизнью, которая и не могла существовать. Но однажды в эту цитадель проникла бактерия неверия, и поразила весь оплот выстроенных на воздухе крепостей.
Сонная клиника всё так же ревностно берегла за железными рёбрами арматуры холод - амфетамин покоя и размягчения человеческой жёсткости на пять сантиметров вглубь. Сестра Лекси исчезла за широкой дверью врача, поглощающей все звуки, и говорила в тонкое стеклянное лицо выплавленного доктора. И доктор тоже говорил ей. А сверху, если убрать плиту перекрытия, видно было бы, что две сестры сидят по обе стороны стены, как симметричная абстракция. Лекси никогда не заходила в кабинет с доктором, доктор сам выходил и кидал со стеклянного лица взгляд в наполняющийся колодец её фальшивой памяти. Дома Лекси настиг предсон, — эфемерная пелена последующего падения внимания в глубокие плексусы. Ей приснился какой–то тревожный сон, она даже не помнила ни единого эпизода, просто какая-то неясная муть бередила её разум, чувство тревоги осталось у неё и после пробуждения. Проснувшись, она почувствовала запах дыма. Фелексия подошла к окну и отдёрнула занавеску, встав с правой стороны окна. Багровое солнце почти уже касалось своим краем земли, и красные лучи наподобие покрывала окутывали все вокруг. Они, проходя сквозь стекло, золотили левое плечо и часть рыжеватых волос Лекси. Были плечи, усыпанные каскадом тяжёлых волос, за ними кристальное стекло незримо отгораживало неведомый призрачный мир, за стеклом возле догорающего костра стояла сестра, тоже, как и всё остальное, залитая красным цветом.