Страница 6 из 49
Я не знаю, как я буду теперь жить в этом мире, который сейчас больше, чем когда бы то ни было мне кажется сном.
— Тебе видней, тебе же надо нам отдать Вещь, — доносится голос Шакала из кухни.
— Но у меня нет никакой вещи, - говорю ему я.
— Ты понимаешь, отдай нам, это же не твоё, - доверительно бубнит Птицеголовый, — мы уже измотаны инкарнациями, он, например, невероятно устал быть вором в законе или ещё каким бандитом, правда, Инпу? А, Инпу?
— Гиблое дело. Сплошняком трюмиловка, — кивает головой Шакал, появляющийся в проёме.
— А я, то - учёный, то ещё кто, и однажды мне даже удалось побыть глухонемослепым, доложу я тебе, невесело это.
В квартире повисает тишина.
— Нам в ресторан «Карма», — говорит вдруг Птицеголовый, глядя на своего друга, и, очертив рукой в воздухе кривую, показывает куда -то за окно.
Шакал смотрит ему в рот как нигерийский дикарь на лекции о католицизме.
— Я изучил все доступные нам на это время материалы, и везде фигурирует это сакральное место, — нараспев произносит Птицеголовый свои странные фразы, — название может быть другим, может быть переведено на разные языки: судьба, фатум, рок; но всё это – суть одно и то же.
— Ну тогда что? Валим! — говорит Шакал и натягивает на свою круглую голову чёрную кепку. Голова у него круглая, и сам он тоже весь какой-то круглый.
Скопище звуков за окном собирается в пучок, отдалённо напоминающий вяленый банан и снова расползается липким клейстером по ушам.
— А где мой сын? – вспоминаю я вчерашнее как страшный сон.
Шакал с переглядывается с Птицеголовым и поворачивается ко мне. Я вижу, что он в замешательстве, его круглые, чуть на выкате глаза смотрят неподвижно перед собой.
— Понимаешь, это не совсем сын… Вернее, совсем не сын… Э, сын совсем не…
Я вхожу в какое-то странное состояние, ощущение такое, что в мире сейчас сотни меня, и рядом с каждой стоит вот такой же Шакал и пуча глаза, запинается, не в состоянии построить фразу.
—Абсолютно понятно, почему ребёнок, — нарушает паузу Птицеголовый, — налицо социально-приемлемое компенсаторное поведение, вспомни, этажом выше что было, помнишь?
—В натуре Гагарин, гы гы, ранний ужасно.
—Заметь, Сет как этим умело воспользовался, — цедит Птицеголовый теперь с правого боку. Инп, во избежание аффекта, надо бы вторично инициировать утилизированный объект, но можно не стараться, я чувствую, что это — пустая проекция, поскольку меня просто эстетически трясёт от недостроенных конструкций. Инициируйте, коллега.
— Без бэ! Шакал уходит в соседнюю комнату. Возвращается он оттуда с каким-то свёртком в руках и протягивает его мне.
— Вот, — улыбается он.
Я беру на руки этот свёрток, отворачиваю угол и вижу там кусок чёрного полена.
— Что это? — спрашиваю я у Птицеголового. Он молчит.
— Да, Кецалькоатл уже не тот, — изрекает Шакал, приподняв кепку, и оба смеются.
20
Мы выходим из автобуса на Площади Двух Гепардов, и нам открывается потрясающее зрелище. Грандиозное здание – центр ансамбля с вплетёнными в монолит грозными фигурами. Перед арочным входом стоят две химеры. Железобетонные колоссы. У одного голова собаки, другой с длинным клювом.
Автобус уносится в небытие и оставляет нас наедине с этим величием.
— Апега андаартле, льуву вжаа литуриан, – говорит Птицеголовый Шакалу.
— Да, — соглашается тот, — возле октаэдра Рамзеса стоят…
Они подталкивают меня к входу, и я иду дальше, неся на руках почерневшую деревяшку, обёрнутую простынёй. Исполины заваливаются вперёд, это мы проходим под ними.
— Когда войдём, не смотрись в зеркала, — говорит мне Шакал, — там ты можешь увидеть нечто, что тебе не понравится.
— Да, ни в коем случае не смотрись в зеркала, — повторяет Птицеголовый, — и выкини это, — он выхватывает свёрток из моих рук и бросает его в урну у входа.
— Марта сказала бы «реприза», — пожимает он длинными худыми плечами.
В бетонном чреве царит полумрак, на минуту мы погружаемся в глубокий тоннель, где даже звуки кажутся исчезнувшими навек.
—Банк Нал, - не удерживается от комментария Птицеголовый.
Коридоры тянутся зеркалами, и в них мелькаем мы трое, отражаясь в обратную сторону.
Я не могу не смотреть в зеркало, и с большим трудом сдерживаюсь. Краем глаза я всё-таки скашиваюсь, и вижу там себя, но как будто со спины.
— Не надо, — говорит Шакал.
Я отворачиваюсь, и мы идём дальше. Коридор поднимается и вдруг ныряет вниз.
— Не бойся, — говорит мне Птицеголовый, чувствуя моё замешательство, — всё нормально, там празднуют.
Мы спускаемся по широченным ступеням и подходим к большим дверям, окованным железом. Двери распахиваются, и в нос мне бьёт спёртый воздух. Моему взору предстаёт мрачноватая картина. Как в каком-то старинном фильме про викингов, посреди большой залы стоит немыслимых размеров стол, за которым сидят люди. Вернее это даже не люди, а какие-то существа, кентавры или мутанты. Они разговаривают, едят, пьют и кричат. Звуки отражаются от потолка, падают вниз и рассыпаются по полу.
Я не могу себя убедить, что это — реальность, мне кажется, они меня опоили чем-то, какими-то наркотическими снадобьями, я не могу вспомнить, пила ли что-нибудь, вроде только чай. Может в чай насыпали? Ощупываю своё тело — вроде реальное. Ущипнула за предплечье – больно.