Страница 42 из 49
— Тогда я не буду свидетелем, — сказал я, глядя на мясистое лицо, на потную шею. Меня затошнило.
— Это ещё почему? – удивилось лицо.
— Это какой надо быть сволочью, чтобы свидетельствовать против своего учителя.
— А, ну тогда так проедем с нами, пригодишься.
Меня и тётю Илайю посадили в патрульный автомобиль, и повезли в участок.
Случилось то, что не укладывалось в рамки сознания, всё происходящее казалось мне сном. Ранним утром Исам Аббасович покинул дом и ушёл в неизвестном направлении, а через час приехали полицейские. Они вывели из дома ничего не понимающую тётю Илайю и начали вскрывать полы.
Так открылась страшная правда.
Мой дядя, Исам Аббасович, профессор медицинского университета и проповедник, обвинялся в терроризме и государственной измене.
Он пришёл в полицию с повинной и рассказал, что у него в доме хранятся взрывчатые вещества и наркотические средства в большом объёме.
В следственном изоляторе он начал давать показания. Он рассказал о месте дислокации членов группировки «Рахул», к которой сам принадлежал. Через сутки левые радикалы и террористы почти все были пойманы полицией. Властям открылась вся деятельность группировки. Боевики не гнушались ничем, от расклеивания листовок экстремистского содержания до торговли детьми.
Представителям официальной власти долгое время удавалось удерживать ход следствия в тайне, но информация просочилась в народ. Десятки семей, лишённых своих дочерей, сотни разъярённых отцов, дети которых навсегда исчезли в героиновом мареве, пришли на городскую площадь.
Вы знаете, что такое ненависть? О, энергия, рвущая Джаллаббад в эти дни могла разнести полгорода.
На суд прилетели представители столичной власти, но их вертолёт с трудом оторвался от земли, когда они спасались от народного гнева. На шасси повисли десятки людей, обезумевших от несправедливости. Назавтра закрыли университет имени ибн Синна, отцы тех детей, кто учился в классе профессора Исама аль Хайредж, сжигали дипломы государственного образца, которыми они совсем недавно гордились.
Я не хотел идти на суд, но Марк и Саид, мои единственные друзья убедили меня в том, что это необходимо.
— Мы не должны быть тупыми баранами, — говорил Марик, пряча глаза, в которых стояли слёзы.
— Я никогда не подумаю об этом человеке ничего плохого, это мой учитель, это мой наставник, — вторил ему Саид, который больше других спорил на лекциях с Исамом Аббасовичем, и за спиной называл его мракобесом.
Я не знаю, как нам удалось выйти из зала суда, тогда в давке погибло много людей, но я никогда не забуду то, что открылось моим глазам под сводами здания.
Дядя Исам стоял в клетке, и внешне казался спокойным, но это была лишь его оболочка. Глаза его были выжжены изнутри и опалены предстоящим кошмаром. Но как тогда в мечети, я чувствовал, что он смотрит на меня чем-то помимо глаз, его душа, она была такая же, как всегда. Она была спокойна и непоколебима. Такой может быть только душа.
Когда уже выкрики на Площади Юстиции достигли своего пика и раздались первые выстрелы, трусливое судебное сборище, гордо именующее себя властью, отдало на растерзание обезумевшей толпе Исама Хайредж, чтобы сохранить свои лживые жизни. И нечто, бывшее когда-то человеком, исчезло в сером месиве.
На следующее утро я приехал на Старый Остров и направился в дом Хайредж. То, что открылось моему взору, заставило меня сожалеть, что я имею зрение. Вместо дома громоздились руины, повсюду сочащиеся чёрным дымом. Тётя Илайя сидела на земле, с головой укутавшись в чадру, и раскачивалась из стороны в сторону.
Я остановился, не зная, что мне делать.
Она, почувствовав присутствие постороннего, встала и повернулась ко мне.
— Будь ты проклят! — закричала она, бросаясь на меня. Её хриплые рыдания опалили моё лицо.
— Это ты виноват, это ты с ним сделал!!
Она забежала в полуразрушенный дом и оттуда выбросила мои книги, которые я давал почитать дяде Исаму, что-то про суфизм, про медитацию в Исламе. Я поднял книги и ошеломлённо побрёл прочь.
Я не понимал, и, наверное, уже не пойму, что произошло, почему всё перевернулось с ног на голову. Мир, ещё вчера будучи таким понятным, сегодня превратился в чёрный океан, в котором бурлят неизвестные подводные течения, размалывающие в доли секунды каменные лодки человеческих судеб.
Когда я рассказывал об этом брату, он сказал:
— Да ему башню оторвало от твоих историй, ты пророк, мать твою, политеист хренов, такого чувака сломал, я бы с ним в разведку точно пошёл. Постой, как ты говоришь, они назывались? «Рахулла»? Помню я таких, на границе несколько лет назад пересекались, они там ещё своим связным понтовались, говорили, что надёжнее человека не сыскать во всём Курдистане, наверное, это и был твой доктор.
Мой брат просто недалёкий человек, и всё видение мира у него проходит через призму войны.
* * *
Мы принимали последний бой в Айхри – менском ущелье, когда брат безуспешно пытался поймать двух диверсантов, это были настоящие профи.
Они уже вырезали пол нашего батальона, они легко обходили все ловушки, они играючи обезвреживали новейшую технику будто это — старые радиоприёмники.
Перед этим мы ещё были в Джаллаббаде, там давно убрали блокпосты и демонтировали стену, потому что брата уже никто не боялся, все знали, что он терпит поражение. Фараз узнал, что у Каримы есть родственник, который держит маленький ресторан, и мы с группой людей приехали в Город Солнца.