Страница 43 из 49
После двух часового боя в скалах, всё смялось и полетело к Шайтану (да гореть ему в Аду), нас разбили. Меня, Фараза и ещё одного Махмуда по кличке Волосатый припёрли к стене, у края обрыва.
Вверх улетала гряда скал, внизу был такой провал, что пока падаешь в него, можно увидеть всю свою жизнь.
— Десятый, — орал в поломанную рацию брат, — ты где?
Рация шумела всеми шорохами, какие только есть в природе.
— Веди их сюда, — зловеще шептал Фараз в хромированный прямоугольник.
Вокруг всё ещё вёлся бой, но это была уже агония.
Через полчаса из-за скалы вышел десятый отряд. То, что от него осталось. Истерзанные бойцы шли по камням, ведя за собой двух людей со связанными руками и с мешками на головах. Их силуэты показались мне смутно знакомыми.
Их подвели к нам и поставили на колени.
— Ну что, брат, узнал, — говорит мне Фараз.
Я чувствую ужас, сковывающий меня по рукам и ногам.
Фараз сдёргивает с них мешки.
На меня смотрят «доверенные лица», «авторитеты», «реставраторы», беспощадные убийцы.
Первый плотный и маленький озирается по сторонам, как будто впервые видит наш мир, Второй, понурив голову, смотрит вниз, пряча печальное лицо.
Карима. Это они убили её.
— Да, я, конечно же, их узнал, — сдерживая печаль, замешанную на ненависти, говорю я. Карима. Это они убили её. Это из-за них меня чуть не расстреляли.
Я говорю это спокойным голосом, потому что помню, с чего всё началось, но моя уверенность пошатнулась, и мне стало казаться, что началось это невероятно давно, настолько, что моя память уже не в состоянии вместить это начало. Оно терялось где-то в глубине, как дно ущелья.
— Братишка, — говорит один из них, тот, маленький, с круглой рожей и выкаченными глазами, которые я ненавижу больше всего на свете, — ты посмотри на этого мутилу, он тебе никакой не брат, это же сетеровский прихвостень, тут ради тебя такую комедию сочинили, ты посмотри вокруг, — он показал головой на скалы, — вы же по своим стреляете, это же фарс, я надеюсь, ты ему хоть Вещь не отдал, ты же не тупой… Ты же помнишь, как вы в город ходили, да это всё как в театре разыграно было, чтобы ты привёл их к Вещи. Всё вплоть до побега из зоны – всё это чушь, им же даже своих не жалко, это же не люди…
Его слова оборвали выстрелы. Диверсанты упали как братья в разные стороны симметрично.
— Патлатый, скинь эту тухлятину вниз, — приказал брат бородачу.
— Ни називай мене так! Я тыбя сарижю! — вскинул бородатый кисти рук вверх, но пошёл к обрыву.
Он приблизился к мёртвым диверсантам и ногой спихнул сначала одного, потом другого, и не успел разогнуться, как получил пулю в спину. Три тела, обгоняя друг друга, помчались в последнюю гонку по вертикали.
— Ты за что, это же свой? – говорю я брату, а ощущение сна разрастается, и я понимаю, что нужно просто проснуться и это всё закончится.
— Да чертило он, продаст за грош, — говорит Фараз, и в глазах у него загорается блеск.
— Теперь мы с тобой, братан, главные, надо только найти шкатулку, брат, где она, — говорит Фараз, и медленно идёт ко мне.
— Я не знаю, ты же видел, мы с тобой ходили вместе, там нет ничего.
— Ну, давай, братан, не упрямься, ну скажи, - шепчет брат, и тихонько наступает на меня.
Вот его голова уже почти возле моего лица, и я вижу, что он сошёл с ума, — у него нет белков, радужная оболочка наплыла на глазное яблоко.
— Ну, брат, не упрямься…
Я вижу, как голова лопается, словно арбуз на несколько ломтей. Только арбуз внутри красный, а брат лиловый. Тело ватной куклой падает вслед за остальными с обрыва.
— Отойди от него, Фарид, – слышу я твёрдый голос.
Я медленно поворачиваю голову и вижу как сквозь туман моего брата с пистолетом в руке.
Зелёные мухи летают у меня перед глазами, я теряю почву под ногами.
— Фарид отойди от обрыва, Фарид, ты слышишь…
Я падаю, и, лёжа, чувствую, как меня оттаскивают от обрыва дальше, только подбородок мой зацепился за камень и лицо упорно не отворачивается от зияющей пропасти, там, где в потоке пыльного воздуха едва различимы тела двух диверсантов и одного нашего, который уже ничей.
— Кто ты, — спрашиваю я сквозь чёрный бред, как в детских сказках спрашивают прилетевшую фею дети, – ты мой брат?
— Да, — отвечает фея.
— А кто тогда там лежит, тоже мой брат?
— Нет, — ты не угадал, дорогой мальчик.
— А ты кто?
— Я фея.
— А что ты будешь делать?
— Ничего, теперь уже поздно, не надо было убивать тех двоих. В этот раз всё кончено.
С этими словами мой брат достаёт длинный нож, и втыкает его себе в пах. Рывок, и из него вываливаются внутренности (я не вижу этого, но мне слишком хорошо знаком этот звук). Я лежу над обрывом, моя голова свисает вниз, и я вижу, как он падает, и на его тело наматываются кишки, как на катушку нитки, когда он прокручивается, ударяясь о выступы.
Миг, и он теряется где-то внизу, исчезая в мареве теней.