Страница 37 из 49
Вскоре меня уже выводили конвоиры в составе штрафной бригады Фараза Чулпанбекова. Брат искал мои глаза в толпе и незаметно улыбался.
Побег был назначен на завтра. План был прост и страшен по своей простоте. Исхода было только два – свобода и смерть, причём в нашей ситуации смерть тоже могла послужить свободой от долгой мучительной гибели. В случае неудачи, нам отводилась роль радиоактивного пухнущего мяса.
Ранним вечером следующего дня случилось неожиданное для администрации. Бунта никто не ждал. Я до сих пор не понимаю, как брату удалось настроить друг против друга муслимов и блатных, и столкнуть их в кровавой потасовке, да ещё и в нужное ему время. Он часами разговаривал с теми и с другими, пробуждая ненависть, растущую где-то глубоко и неотвратимо набирающую страшную инерцию. Он умело контролировал критическую массу, не давая ей взорваться тогда, когда ещё было не время. Он как подрывник – профессионал знал, когда ему взорвать цистерну с ГСМ, он так же знал, что для этого ему потребуется лишь искра. И такая искра была у него, и она сверкнула в свою секунду.
Брат надеялся угнать грузовики, перевозящие руду из карьера. Грузовики приезжали в одно и то же время вечером почти перед концом работы.
Вокруг карьера не было забора или какого-нибудь ограждения. Это строительство посчитали лишними затратами, так как четырёх охранников, закованных в свинцовую броню химзащиты, вполне хватило бы, что бы расстрелять в такой удобной для этого траншее хоть половину лагеря. Охранники сидели в специальных будках, расставленных по четырём сторонам света, очень напоминающих пивные грибки, только из-под зонтиков торчали крупные дула станковых пулемётов.
И вот этот час настал. Как только подъехали грузовики и встали, развернувшись к шахтам загрузки, транспортёры заработали, поднимая сырьё вверх. Люди брата подошли шахтам и оказались в непосредственной близости к полудремавшим от жары охранникам. И вдруг завыла сирена, это был сигнал чрезвычайного положения.
В 20: 20, Жавдин Малар, поверенный брата, по его приказу вышел на территорию мечети и камнем разбил правый витраж. Он был в спортивном костюме, которые носили блатарезы, и поэтому Одноглазый Хасан, смотрящий по девятой локалке, видя, как под градом ударов падает их человек и исчезает в серой массе муслимов, побежал по баракам с криком: «наших бьют»! За полчаса он собрал неимоверную толпу, готовую рвать, убивать и калечить врагов.
По инструкции, в случае беспорядков, двое охранников рудника должны были присоединиться к основному количеству солдат, охраняющих лагерь. Этим и воспользовался мой брат. По его знаку, заключённые сняли двух оставшихся охранников, швырнув в них остро заточенные куски арматуры. Этот единственный бросок был отработан до совершенства, и два человека, которым поручалось это ответственное задание, обязаны были владеть этим оружием в полной мере. К тому же надзиратели были дезориентированы бунтом, поэтому ни один из них не должен был успеть сделать ни выстрела. Всё-таки произошёл сбой в программе, и из под одного зонтика застрочили выстрелы. Южный пулемётчик с арматурой в глазу, открыл огонь. На стрелявшего влезла толпа заключённых, и, губя свои жизни, завалила его мёртвым дёргающимся от выстрелов мясом. Второй так и не поняв, что происходит, застыл навеки под своим зонтиком, с торчащей из-под стекла шлема пикой. Люди брата влезли по косогорам и захватили три грузовика. Остальные успели уехать, заслышав непонятный шум. Водители были все гражданские, и им было что терять. Три грузовика, до отказа набитые людьми, тронулись на железнодорожную станцию.
Я отчётливо помню стойкое ощущение неправдоподобности происходящего, я даже думал, что я всё-то в больнице, и это галлюцинации. Очнулся я от своих мыслей только тогда, когда оказался в пассажирском поезде, стрелой летящем на восток.
Беглые зеки, вооруженные двумя пулемётами, захваченными на руднике, без труда захватили поезд и, взяв в заложники несколько человек, остальных скинули на ходу под откос.
Через час мой брат сидел в вагоне-ресторане и стаканами пил коньяк, пьяно радуясь сказочному спасению. Он говорил мне о том, как он рад, что мы снова вместе, что мы уедем из Курдистана, и там набрав силы, возьмём реванш. Он говорил и говорил, а я не слушал его, я думал, во что я ввязался.
Позже, благодаря средствам массовой информации, я узнал, как был подавлен бунт заключённых в Манро. Подоспевшие на помощь военные расстреляли всех сверху из вертолётов. В ролике говорилось, что у заключённых было оружие, и они планировали захватить город. Даже дети бы не поверили в такую откровенную чушь.
Из четырёх тысяч заключённых в живых осталось пятьсот человек, но надолго ли.
Про наш побег смолчали. Война всё спишет.
* * *
В конце месяца Мухаррам в семье Исама Аббасовича случилось горе. Примерно с год в его доме жил племянник, который приехал к нему откуда-то с севера. Племянника звали Салман. Мы были знакомы с ним. Не знаю, может он был просто другого воспитания, но мне он показался каким-то неуравновешенным, даже почти больным. Он вскакивал из-за стола, если ему что-то не нравилось, грубил своей тёте, и мог часами разговаривать о девушках, об их половых органах, о том, как они спят, едят, ходят в туалет и так далее. Мне его разговоры казались кощунством и цинизмом. Было видно, что он откровенно презирает женщин, и считает их низшими существами, созданными Аллаhом, лишь для того, чтобы удовлетворять мужскую похоть.