Страница 3 из 49
9.
Я стою на коричневой крыше и держу своего ребёнка на руках. Мой сын – монстр. В свои неполные семь месяцев он взглядом стирает память и цитирует священные писания на неземных языках. Я ненавижу его. Он это знает и питается моим страхом.
Внезапно мне приходит мысль бросить его вниз в разверстую серо-зелёную пасть квартала, но понимаю, что через три дня сама отправлюсь туда же, связанная невидимой пуповиной.
Светает. Магнитное поле уменьшается и оседает солёным мёрзлым туманом на тротуары. Корабли – дома открывают шлюзы и выпускают людей в долину страдания. Пора спускаться и пить чай.
10.
Шакал зашёл в аптеку и попросил канатоходца купить у него хрустальную свинью, пустую внутри. Полицейский достал пиво и сыграл ля-минор.
11.
На жирной кухне я зажигаю газ. Маленькие огоньки, как красные озорные глазки смотрят на меня и моргают. Как будто просят дать им волю, дать вырасти в жёлтого дракона, который поглотит всё.
Я ставлю на огонь мыльный кокон чайника, в котором куски известняка шепчутся между собой в халтурной ржавой воде облезшего быта. Их шёпот похож на шум из гнутой черноморской раковины, которую привезли умирать в казахскую степь.
Я завожу будильник. Сжимаю и без того скрученное в стальной пружине молчаливое время, облачённое в алюминиевый цилиндр.
Утро.
Сон.
Сон – это смерть, но смерть короче…
12.
Иногда он мне снится. Он стоит возле моей кровати и поёт какую-то песню. Это совсем не он, а кто-то очень похожий на меня. Мотив, загнанный в душный коридор аккомпанемента, рвётся наружу, его родина – Абсолютная Тишина, но ему нет туда выхода из лабиринта односложных гармоний. Я отражаюсь в зеркалах, и каждое моё отражение начинает самостоятельную жизнь. Иногда я боюсь смотреться в зеркало, я боюсь того, что отражение, поверив, что это оно настоящее, разобьёт меня оттуда, и получит власть над реальностью.
Мой сын в длинной комнате. Она вся заставлена зеркалами. Плоскими, лживыми стёклами. Он ползает между ними, и, останавливаясь, с упоением рассматривает в них самую совершенную картину – себя самого.
Это не мой сын, у меня нет сына, я вчера видела сон, что он превратился в глаз, через который за мной наблюдает кто-то жуткий. Он копирует меня, чтобы я настоящая потеряла себя среди отражений.
Сын в комнате начинает бить дрожащие листы зеркал. Стекло - это жидкость, остановившаяся во времени. Почти непрерывный шелест осколков, падающих на бетонный пол, совпадает с концом его песни. Шипение достигает такой фантастической силы, что я различаю в нём отдельные слоги и даже слова. Как многотысячная толпа скандирует какую-то страшную фразу. Мне снятся носатые старухи, выпекающие на моей кухне пироги, а я знаю отчего-то, что это поминальные пироги, а я сама лежу там за стеной, и мои руки сложены на груди. Я ненавижу этих бабок, они такие уродливые, у них на лице бородавки, у них грязные руки, я хочу заорать на них, хочу выгнать, но у меня нет голоса, а старухи достают кастрюли и начинают бить в них, стоп, это тоже самое, что ломал в зеркалах мой сын, а впрочем, нет, это будильник.
Будильник на дне кастрюли гремит как там-тамы в конце миров. На сто восемь метров моего скрюченного тела сгорает фальшивая нирвана и плотоядным туманом вползает в мои глаза, заставляя их открыться.
Железные двери грохочут и рвут на неодинаковые куски грязное, замызганное серым солнцем подворье. Квадратный воздух скрипит сырым стеклом на зубах.
Соседи за стеной – живые трупы, — вмазывая заплесневелые голоса в ассиметричные пучки аккордов, воют свирепые песни, чтоб доказать себе, что они ещё живы.
В затылке появляется лёгкое покалывание, как будто я чувствую на себе чей-то взгляд. Я подхожу к окну и вижу их. Они в нашем дворе.
Птицеголовый и Шакал сидят на детской скамейке и смотрят на моё окно.
— Пракедориану кантросорр! Нужно уходить, — произносит мой сын,- они пришли за нами.
— Кто это? – спрашиваю я.
— Реставраторы, абсолютное зло в чистом виде. Им нужна ты. Под их влиянием и контролем ты никогда не достигнешь своей цели.
« А у меня есть цель»? - думаю я, заворачивая его в одеяло.
— Собирайся! Нужно бежать, - кричит он.
Мы поднимаемся на крышу, и я бегу по скользкому железу, стараясь не смотреть вниз.
Два каменных изваяния внизу во дворе вращают головами, видя наши силуэты.
13.