Страница 4 из 75
Оля предложила:
– Давай я тебе ногу перетяну покрепче.
Не стала трогать его ослабшую повязку, сняла платок, намотала, затянула узел.
– Туже, – попросил. – Вот спасибо.
– А у тебя волосы непокорные, – заметил, когда она на него глаза подняла.
Оля отошла с досадой. Да знает она. Торчком растут надо лбом, никак не пригладишь.
Она раньше жила себе и жила, не волновали ее особо эти лохмы. А тут вечером дома украдкой в зеркальце посмотрелась. Глаза, рот, нос – все на месте. Лицо вот скуластое.
– Мама, я красивая или нет? – спросила у матери.
– Не в красоте счастье, – вмешался отец. – Девушка покладистой должна быть и работящей. Красота – дело второе.
Так и не поняла Оля, красивая она или как. Сама о себе разве знаешь? А другие ей ничего никогда не говорили.
Семен прихрамывая зашел к ним вернуть платок. Надо же, чистый: он его выстирал. Как будто она сама не может.
Семена быстро за своего признали. Не пьет, не гуляет. Нанимали на работу охотно.
– Экая мать его дурная, – сказал раз Олин отец. – Потерпела б маленько и жила б сейчас с таким сыном припеваючи.
– Всякие бывают обстоятельства, – вздохнула Олина мать.
– Ой, Семена наслушалась, – засмеялся отец, – вот, тоже мне, блаженный выискался, все у него «люди добрые, их понять можно».
А Оля не представляла, как кто-то мог маленького Семена оставить. Он же в меленьких кудряшках, улыбается, ресницы загибаются. Как же такого отдать, от себя оторвать. Разве что все поумирали и сама мать при смерти была. Только так!
В соседней деревне затянули со строительством. Попросили помощи. Достраивали в ранние заморозки. Торопились. Парни вернулись оттуда веселые: и заплатили им неплохо, и управились они до первого снега. Вон как теперь метет.
– А Семен где? – спросила Оля.
– Задержался, доделывает. Обещал к ночи вернуться.
– По такой-то погоде?
– Ну заночует там.
А если не заночует? Отца просить за ним ехать? Откажет ведь: телега увязнет, а до санного пути еще недель шесть. Ольга решилась – впрягла лошадь в телегу. Ой, отругают ее за самовольство. И что она только делает!
Вьюга так разгулялась, что Оле страшно стало. И куда едет, зачем? Фух, вон он, темная фигура бредет. Семен!
– Оля? – удивился Семен, с трудом шевеля замерзшими губами. – Ты куда одна в такую метель?
– За тобой, – буркнула.
Он забрался в телегу, прислонился к краю, глаза закрыл, такой уставший был.
То-то. А что если б она его встретить не догадалась?
Оля Семена и смущалась, и видеть хотела. Ей казалось, что он тоже встреч ищет. Они всю следующую весну натыкались друг на друга, переглядывались. Он ей пучок земляники как-то дал. С ягодками. Она ему навстречу шла, вот он ее и угостил. А она тогда себе навоображала...
Сама виновата в том, что случилось. Она же все старалась оказываться рядом, где Семен. Дооказывалась.
Они вдвоем поехали на луг.
– Помнишь, как мы в прошлом году вон там косили? – показала Оля.
– Ты мне ногу перетянула, с тех пор не болит, – кивнул он.
Поглядел:
– А у тебя волосы все такие же. Непокорные.
И потянулся, пригладил ей вихры. Она глаза закрыла. Он ее поцеловал. И она его не оттолкнула, не перевела все в шутку. Она сама прижалась к нему, сама обняла и дальше сама позволила.
Срам какой. Грех. Но про это потом только подумалось.
– Что теперь делать? – спросила растерянно.
Семен ее отпустил.
– Посватаюсь. Прямо сегодня вечером и приду.
– А вдруг не отдадут? – сомневалась, а душа уже ликовала.
– Тогда покаемся. В ногах будем валяться, – как-то несмело предложил он.
Ой, стыдно-то как. Хоть бы не дошло до этого.
– Ты ведь пойдешь за меня? – спросил. – Нету... другого... на примете?
Вот дурной!
– Один только ты. Родненький мой. А... у тебя?
– Была когда-то вроде невеста. Батька ихний обещал нас поженить, как на шахте устроимся.
Он так легко это сказал, без сожаления, что Оля поверила, уж очень она счастливая была. Пусть через грех, но такое счастье ей вышло.
Обнялись.
– Я тебе нужен? – совсем неслышно спросил Семен.
Господи, ну конечно!
Вечером он пришел, как обещал. Кудри намочил, пытался зачесать. Рубаху чистую надел.