Страница 75 из 75
Это отсутствие надрыва, крика, характерного для художественных книг о заключенных, иной раз может сыграть с невнимательным читателем недобрую шутку. Столь мягко упомянуто в рассказах страшное, столь велика сила людей и вера в возможность пережить, устроиться, перебороть невыносимое, что сами условия ссылки не кажутся такими уж жестокими, как если бы деревню на самом деле не вырвали из почвы, а она сама приехала добывать для советской власти уголь — приехала со своим правильным миром, добрым Богом, любовью к людям и желанием устроить счастливую жизнь.
Это иллюзия, и осознание ее драматично. Тем ценнее исходящий от этой иллюзии свет, то незабвенное «деревенское» ощущение, что все будет хорошо, если соблюдаешь заповеди, помогаешь ближнему и трудишься в поте лица плечом к плечу с родными и близкими. Насколько неуместно оно в новом «каторжном» мире, среди уголовников с одной стороны и требовательно-беспощадной власти — с другой, настолько же оно в нем желанно и даже необходимо.
Люди попали под каток истории, но выжили — в отличие от государства, что требовало от них искупить несуществующую вину изнурительной работой, ведущей к смерти. Как никогда, здесь уместно сказать о том, что могло бы быть, но так и не стало. Ссыльные могли бы озлобиться, возненавидеть друг друга, мир — и провести жизнь в безответных вопросах: кто виноват, что так получилось, кто должен быть наказан, чтобы мы почувствовали себя легче, кто компенсирует нам потерянные годы и страдания, что мы вытерпели?
В конечном счете, «Бабушкины истории» - это рассказы о том самом страшном, чего, вопреки всему, не случилось; люди оказались в обстоятельствах, кричащих о несуществовании Бога — и все же жили так, словно Он продолжал существовать.
Конец