Страница 58 из 76
Дорога была обычной, ни хорошей, ни плохой. Лондон встретил меня ледяным дыханием каменных мостовых, серыми домами, запахами тины и сырости. Присланная за мной дядина карета медленно двигалась сквозь толпу по вечерним улицам, свет тускло пробивался сквозь густое марево тёмного воздуха. Громада дома выглядела столь негостеприимно и отчуждённо, словно наш дом сторонился других, что я успела пожалеть о своём решении приехать сюда. Но дороги назад не было. Зацепившись взглядом за тускло светящееся окошко на втором этаже, я выскочила из кареты и поспешила к дверям, где меня уже ждали миссис Милсом и старый дворецкий.
- Деточка моя, мисс Беатрис вернулась, решила радость устроить старушке на праздник.
Голос миссис Милсом затих, фраза повисла в воздухе. Я так давно не была на Рождество в лондонском доме, что все успели забыть о том, почему вот уже много лет для меня не существует этого праздника. Я поняла, что она это сказала не со зла, но на грудь словно положили горячий камень. Хорошо, что в доме нет никаких украшений и напоминаний о Рождестве. Достаточно того, что завтра под окнами будут распевать песни об ангелах и Христе, радоваться и смеяться. Но лучше быть здесь, чем в коробке пансионской комнаты, где каждую ночь слух сам воссоздавал шёпот за стеной, скрежет дерева, запах крови и ладана, и я мчалась к шкафу, шлёпая по холодному полу босыми ногами, отирая с лица капли крови, которой на самом деле не было, чтобы увидеть пустоту. Ведь в каменном коридоре за шкафом никого не было. Постепенно, ночь за ночью, я стала понимать, что начинаю сходить с ума.
В комнате пахло воском и отдушкой для белья, ярко горел камин. Багровые тени на стенах вызвали неприятные и болезненные воспоминания, но я отогнала их подальше, в самый угол памяти. Завтра утром не будет теней на стене, завтра мне станет легче.
Я сама разобрала вещи, отказавшись от помощи горничной, и положила на прикроватный столик чёрную книгу, что дал мне пастор Нокс. До сих пор мне не хотелось браться за неё, хоть и я понимала, что там могут быть важные сведения. Мыслями я старалась быть как можно дальше от той, тайной жизни. Я погрузилась в учёбу, ходила на дополнительные занятия и читала всё, что попадалось под руку в библиотеке. Лишь бы там не было ничего таинственного и мистического. Лишь бы всё было просто и ясно. Название «Гоетия*» мне не говорило ни о чём, и, полистав её и наткнувшись на сложно произносимые имена каких-то демонов, я в который раз отложила её в сторону. Пусть лежит, время у меня ещё есть. Я обязательно выполню своё обещание, но не сейчас.
Вопреки ожиданиям, ночь я спала плохо. Несмотря на то, что в лондонском доме я не ожидала окликающего меня по имени голоса и скрежета, разум не давал мне покоя. Под утро мне приснился странный, необычный сон, так не похожий на тот, что снился в последнее время, где с потолка церкви на меня капает кровь.
Я иду по коридору лондонского дома, красная обивка поблёскивает, словно пропитана какой-то жидкостью. Я несу свечу, которая едва освещает пространство впереди меня, и понимаю, что двигаюсь в старую матушкину комнату, которую она покинула после замужества. Приблизившись к ней, я кладу руку на дерево двери и чувствую, какое оно холодное, ледяное, как камень или земля в морозный день. Я отдергиваю руку, обжёгшись льдом, и она медленно открывается от моего движения. Изнутри я слышу нежный и тихий голос, забытый и оставленный где-то позади, далеко-далеко. И не понимаю ни слова, но интонация жалобная, зовущая, и мне не остаётся ничего, кроме как сделать шаг. Но того, что было за дверью, я так и не увидела. Перед глазами возник голубой полог кровати, сквозь полупрозрачную ткань лился ровный утренний свет.
И к вечеру я решилась. Я нашла миссис Милсом в крыле для слуг, где она вместе с горничной осматривала полотенца на предмет дырок.
- Миссис Милсом, я бы хотела получить ключ от матушкиной спальни.
Едва не уронив полотенце, миссис Милсом застыла посреди комнаты, с жалостью уставившись на меня:
- Но мисс Беатрис, зачем вам бередить душу, плакать будете потом…
- Если буду плакать, то попрошу у вас успокоительной настойки. Я никогда не была в комнате своей матери. Сегодня день её смерти. Мне необходимо помолиться за неё там, где она когда-то жила, - мой голос звучал твёрдо и уверенно, и, услышав его, я поняла, что делаю правильный шаг. Я готова. Я смогу.
Миссис Милсом всхлипнула и утёрла передником глаза. Отделив от большой связки изящный, тонкий ключ, она передала его мне.
- Возьмите, деточка. Пусть будет у вас. Помолитесь за ваших бедных матушку и батюшку, пусть их душам в раю станет светлее от вашей молитвы.
Сжав в кулаке ключ, я медленно пошла по коридору, словно давая себе отсрочку перед этим шагом. Я знала, что лучше мне этого не делать. Но, уехав в пансион, я бы непременно пожалела, что не решилась на это.
Комната представляла собой совсем не обитель обитавшей тут когда-то феи. В романах героини обычно приходят в покинутые ранее кем-то комнаты и застают их в чудесном виде: засохшие розы, застланная кружевным покрывалом постель, солнечные блики на пыльном полу. Но в матушкиной зашторенной комнате никакой таинственности и романтики не было, с кровати давно убрали матрас и перину, никаких девичьих вещичек на туалетном столике не было, а вот пыль была в достойном количестве. На полу, возле шкафа, стояли коробки и кофры, привезённые из нашего дома. После гибели матушки и отца дядя распорядился продать наш дом в Хайгейте, а деньги присоединить к моему приданому. Видимо, он понимал, что я не смогу жить так близко к могилам отца и матери, что память о мечущихся по потолку огненных тенях и витая каминная решётка не дадут мне спокойно жить в нём. Я благодарна ему за то, что он позволил мне жить у него, что отрезал от того кошмара. Да, этот дом так же полон призраков, но эти призраки напоминают о прошедшей жизни, а не о холоде смерти.