Страница 49 из 76
Бутылочка едва не выскользнула из руки, но я справился. Валентин и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне, терпеливо и отстранённо глядел на мои попытки справиться. И он всё делал верно: в другой ситуации помощников рядом со мной не будет, останемся лишь я и одержимый, один на один.
Я брызнул на жертву святой водой. Демон заметался под смуглой кожей мальчишки чёрным клубком, а я видел, что парень едва держится в силах. Я вопросительно посмотрел на Валентина. Я понимал, что, если продолжу обряд, мальчик умрёт. Его лицо начало синеть, демон выпивал из него силы, чтобы выжить.
- Тристан, на сегодня следует закончить. Он еле дышит. Если ты не прекратишь истязать демона, мальчик умрёт.
Креденце, сидевший на стуле с высокой спинкой в круге освящённой соли, мерцающей, как битое стекло, подал голос:
- Я хочу, чтобы ты продолжал, Тристан. Доведи начатое до конца.
Валентин холодно посмотрел на Креденце и повторил:
- Если Тристан усилит воздействие, мальчик умрёт. В нём находится совсем слабый демон, хватило бы одного полноценного обряда, чтобы его очистить. Позвольте мне провести его. Я могу освободить этого мальчика от демона.
Креденце скрестил руки на груди, и, криво усмехнувшись, произнёс:
- Не позволю. Если он так слаб и больше не нужен нам, то пусть его душа отправляется в ад, раз он подпустил к себе нечистого. Значит, его настигнет расплата.
- Но ведь мы должны помогать тем, кто одержим, - голос Валентина стал отдавать металлом и льдом, - разве не это наше призвание?
- Только когда дело касается добропорядочных граждан, исповедующих англиканскую веру. Благополучным гражданам, пусть и пустившим однажды в душу тьму, можно дать шанс, но это не касается тех, кто не сможет больше принести пользу обществу, - Креденце слегка взмахнул рукой, всем видом выражая пренебрежение к тем, кто был одержим. – Их жалеть не следует, они заслужили свою жалкую участь.
Весь вид моего друга указывал, что Валентину эта идея не близка.
- Но как вы можете решить, достоин человек жизни или нет? Кто вам дал такое право?
- Я сам себе дал такое право, - голос Креденце был тих и раздражён, словно сам факт того, что кто-то мог усомниться в этом его праве, был для него оскорбителен, - и я искренне считаю, что мы вправе использовать подобных отбросов общества для того, чтобы облегчать жизнь почтенным гражданам. Сегодня ты излечишь его, но ведь раз он был когда-то вместилищем скверны, что запретит это самой скверне поглотить его снова и снова?
- То есть, по-вашему, я тоже отброс? Вы ведь и меня собирались изничтожить таким вот способом? – Валентин, сжав кулаки, кивнул на распростёртого на полу мальчика, который дышал всё слабее, а лицо его всё больше наливалось синюшной белизной.
- Ты убил свою мать, Валентин. Ты всадил ей в грудь нож для скобления воска. Сколько тебе было лет, десять? Разве это не повод для того, чтобы считать тебя павшим и обречённым на вечную гибель?
- Это сделал не я, - под тонкой кожей дёрнулись мышцы, скулы обострились. Валентин скрипнул зубами, но сдержался, - это сделал демон. Я не помню ничего из того, что творил он, я не несу ответственности за его деяния. По своей воле я бы никогда не сделал этого.
- Раз ты впустил тьму в свою душу, значит, ты грешник, значит, дал ему лазейку. Если бы ты в какой-то момент сдержался и следил за собой, демон не проник бы в тебя.
- Да что вы вообще знаете о том, каково это, сдерживать себя и своего демона? Что вы вообще знаете об одержимости? Вы, поглядывающий свысока на бесноватых грешников, силой женившийся на бедной девочке, отославший сына с глаз долой, вы считаете себя чистым и непогрешимым? – Валентин едва сдерживал себя, чтобы не сорваться на крик, но ему и не нужно было кричать. Мой демон первым почувствовал, что великая тьма пробудилась и открыла глаза. Лучше бы Креденце замолчать.
- О, ты ещё вспомнил и малышку Скарсини, - Креденце прищурил глаза, словно высматривая место побольнее, - одержимый Ромео и брюхатая Джульетта, вот это пара.
- Да как вы смеете? – Валентин больше не кричал. От слов, произнесённых шипящим, змеиным шёпотом, по спине поползли мурашки, и я со страхом посмотрел в лицо друга. Оно напоминало лик статуи: полная, мертвенная сосредоточенность, направленный вглубь себя взгляд, и только развевающиеся, рассыпанные по плечам волосы, с которых слетела лента, указывали на то, что сейчас будет. И вот в его глазах заклубилась тьма, и вот они потемнели, словно море перед бурей.
Как только под Креденце задрожал стул, он вскочил и попятился было назад, но вовремя опомнился и не переступил границы соляного круга. С лица слетело пренебрежительное и высокомерное выражение, прищуренный оскал уступил гримасе удивления. Несмотря на испуг и оторопь, я не мог сдержать внутреннего злорадства: что, богатей, не думал, что словами всё не ограничится? Уж я бы давно выбил из тебя спесь.
Дрожь охватила все предметы, что были в часовне. Стулья, алтарь и распятие на нём, склянки со святой водой и тяжёлые тома в кожаных обложках, тело умершего мальчика на полу – всё сотрясалось, будто в страхе перед тем, кто явил свою силу. Валентин стиснул зубы, пытаясь задвинуть эмоции вдаль, но я ощущал, как его собственная сила и мощь демона понемногу сливались во что-то единое и непреодолимое. В одно целое. Светловолосый молодой мужчина поднял руку, и Креденце вылетел из соляного круга, сбив ногами стул, на котором прежде сидел. Тело главы ордена гостеприимно приняла каменная стена позади, только чудом его позвоночник не ссыпался на пол, а голова не треснула, как горшок. Креденце сполз по стене вниз, но Валентин снова вскинул руку, и глава ордена повис в паре футов над полом, жадно ловя воздух ртом и пытаясь царапать ногтями горло, но невидимая хватка всё сильнее сдавливала гортань.