Страница 13 из 76
Крик того, кто находился передо мной, был поистине оглушительным, и я, словно в том самом сне, зажала уши руками. От его голоса и его вида во мне начало шевелиться что-то глубинное, доселе тайное. Словно внутри меня долго-долго спала свернувшаяся змея, но сейчас она начала, кольцо за кольцом, расправлять сильное тело и готовиться к прыжку. Кончики пальцев онемели, так бывает, когда отлежишь руку, а потом их сильно закололо и запекло, будто я окунула их в кипяток. Я схватилась за край стола, чтобы не потерять сознание, но рук почти не чувствовала.
В этот момент пастор Нокс вытащил бутылочку со святой водой и плеснул жидкостью Нику, точнее тому, кто скрывался за его плотью, в лицо. Ник увернулся и поднял руку, тонкую, гротескно вытянутую, и с силой толкнул воздух. Пастор отлетел на добрый десяток футов вправо, чудом не снеся вазы с лилиями. Чёрной вороньей тенью он опустился где-то в темноте у стены, тело мешком с мукой осело на холодный пол. Но броситься к пастору, чтобы хоть как-то помочь, я уже не смогла. Едва я успела вскрикнуть, Ник оказался возле меня.
Его лицо было в паре дюймов от моего. Он смотрел мне в глаза густой чернотой, которая была бесконечной и пустой, но вместе с тем я видела в ней сонмы существ, которые живут во тьме и сами есть тьма. Они шевелились в этой бесконечности и пустоте, недовольные своим заточением, от того двигались лихорадочно и озлобленно. Я смотрела на легион, а легион смотрел на меня.
Всё в церкви – убранство, вазы с лилиями, скамьи с мягкой обивкой и утварь, - тряслось мелкой дрожью, издавая тревожный, давящий уши перестук. На его фоне голос Ника (Господи, да в нём ничего от Ника не осталось!) звучал особенно громко, пронзительно:
- Если ты не позовёшь его, я сверну юной деве шею. Её смерть будет на вашей совести, преподобный.
Ник опёрся в стол двумя руками, лишив меня путей к бегству. Я смотрела в бездонные провалы глазниц, заворожённая бескрайней тьмой. Так себя чувствуешь при встрече с бешеной собакой, одновременно боясь отвести глаза и гадая, в какой момент она кинется и разорвёт тебе горло. Но тут краем глаза я заметила движение за высокой фигурой того, кто стоял передо мной.
Пастор Нокс застыл в том же углу, где приземлился после падения. Тусклый свет снова выхватывал его лишь по плечи, казалось, он парил во тьме, укрывшись плащом светлых волос. Его лицо было надменным и презрительным, черты заострились и придали облику мрачный, суровый вид. Он стоял, слегка откинув голову, свербя спину Ника мерцающими, застывшими глазами цвета серебра, в которых понемногу сгущалась чернота. Точно такая же, как и в глазах у моего друга. Губы заалели и раздвинулись в улыбке, больше напоминающей оскал. Невидимые потоки воздуха вздымали пряди волос всё выше и выше, словно пастор стоял не в стенах церкви, а на утёсе в ветреный день. Свечи зашипели и почти погасли. Прекратилось настойчивое дрожание стола за моей спиной, застыли и скамьи. Наступила полная тишина, и вот тут мне стало по-настоящему страшно.
Пастор начал двигаться к нам, но я не слышала шагов, он будто бы летел над каменным полом, его движения были плавны и незаметны. От него шло ощущение могущества, полной, безграничной силы, и стоявший к нему спиной Ник ощущал эти волны так же, как и я. В чёрных пустотах заметались тени, а лицо, уже мало напоминающее человеческое, исказилось от страха. Он боялся обернуться, боялся увидеть то, что видела я.
Все мысли вылетели из головы, я не могла ни думать, ни действовать. Губы сами зашептали молитву, но я едва слышала слова, что срывались с них. Возможно, я и не молилась, я могла шелестеть детскую песенку, рецепты из «Современной кулинарии» Элизы Эктон или перечислять отпрысков Вильгельма Завоевателя. Разум отказывался подчиняться, и я неимоверным усилием воли собрала остатки сил и оттолкнула того, кто всего час назад улыбался небу и вдыхал аромат осенней ночи. Точнее то, что осталось от него.
Но тогда всё пошло не так, как я предполагала. Я видела, как существо в чёрном сюртуке, которое язык не повернулся бы назвать даже тенью пастора, вытянуло руку, и на внутренней стороне ладони обозначился ярко горящий, словно выложенный крошечными углями, круглый символ с латинскими буквами и знаками. Символ мерцал и переливался, и каким-то внутренним чутьём я поняла, что сейчас произойдёт что-то жуткое: на изуродованном лице Ника застыли страх и благоговение, он с восторгом повернулся в сторону чудовища с алеющим знаком на ладони. Я лишь хотела уйти из зоны поражения, предоставить того, кто захватил тело моего друга, тому бескрайнему злу, что двигалось в нашу сторону. Но едва мои напряжённые руки коснулись изорванной рубашки на груди Ника, и я произвела ими насколько сильный толчок, на какой была способна, он издал ужасающий, дикий крик, в котором слышалась боль тысячи голосов, и схватился за то место, куда пришёлся удар. Он упал к моим ногам и выгнулся дугой, прижав пальцы в груди и мечась, словно в агонии.
Я осела на пол и отползла, путаясь в юбках, к самому столу, перемежая слова молитвы с рыданиями. В тот момент мне хотелось только одного: оказаться как можно дальше отсюда, проснуться в своей кровати в комнате пансиона или в лондонском доме, а утром забыть этот страшный сон. Пусть мне снова приснятся все церкви мира и все цитаты Ветхого и Нового завета со всеми царями, лишь бы только не этот ужас. Но я ощущала ладонью холод пола, чувствовала, как глаза жгут слёзы, а горло саднит от плача. Ни один из моих страшных снов не был таким жутким, реальность смогла превзойти все кошмары.
Лишь когда дыхание Ника выровнялось, а лицо приобрело прежние черты и изменило цвет с серого на бледный, но вполне человеческий оттенок, я подняла глаза на пастора. Он застыл в паре шагов от лежащего на полу Ника. Взгляд его просветлел, и только спутанные волосы свидетельствовали о том, что несколько мгновений назад он являл собой всю тьму ада.