Страница 66 из 87
Они ждут чего-то. Может, думают, что я умру. Может, хотят, чтобы Зверь разодрал их в клочья, но я-то знаю, что ни то, ни другое не произойдет. Я даже не совсем уверен в том, что должно произойти совсем скоро, но Клон совершенно спокоен. От него мне в разум приходит единственное сообщение: «Жди».
Иначе мы никак не общаемся. Все мои вопросы пропадают в бездне отчаяния, а адресат остается мертвецки молчалив. Само существо Клона не живо и не мертво, оно – все вместе, уникальная субстанция, объединившая в себе начало всего сущего. Или же его конец.
Я не понимаю, чем является та яма, в которой находимся мы оба. Точка отсчета, финал игры или перевалочный пункт? Я пытаюсь выбраться, карабкаюсь по камням, но стены склизкие, мерзкие, противные. Клон тихо смеется надо всеми моими неудачными попытками выбраться. Сам же он не двигается с места.
Мне кажется, в этом есть смысл. Он умнее меня. Выглядит умнее. Ему известно все, чему меня когда-то научили книги и опыты, но так же он знает намного больше. Он изучает людей – в этом главный эксперимент Штамма, он наблюдает за каждым и впитывает в себя его взгляд, эмоции, жесты. Вирус во мне – зеркало всего человечества.
И когда он остается совершенно спокоен, я уподобляюсь ему. Я сажусь напротив него на дне нашего общего подсознания, скрещиваю ноги в позе лотоса. Мы долго смотрим друг на друга, пристально, но не злобно, а после Клон закрывает глаза, и я повторяю за ним.
В этом весь смысл: быть выше мира, оказавшись на самом дне.
Но холод и боль неизменно выводят меня из транса, возвращая в реальность. Я корчусь на полу, где каждый бугор и неровность врезаются мне в кожу. Где все пропитано сыростью и кишит мокрицами, где сводит руки и ноги от невозможности согреться.
Я поднимаю глаза и вижу, что осталось всего двое охранников. Один из них смотрит в экран компьютера, другой – сидит с закрытыми глазами, подложив руки под голову. Я тоже опускаю веки и стараюсь дышать ровно, пытаюсь унять дрожь и вернуть ясность мысли.
«Найди ее, приведи ее ко мне, – беззвучно шепчу одними губами. – Ты ведь можешь, ты ведь все можешь. Приведи ко мне Изабель, и я смогу все изменить, обещаю».
Клон слышит. Он знает все, о чем я думаю, слышит все, что я ему говорю, но никогда не отвечает. Остается лишь ждать. Снова.
***
Почему-то все вокруг поглощено плотным туманом. Он такой тяжелый, давит на плечи, пригибает к земле, но я все равно ползу. Вижу ее ноги перед своим лицом. Темные женские ботинки. Тянусь к ней, но в этом тумане невозможно различить лицо, тело, руки, волосы. Все скрывает белая дымка.
Я не понимаю, почему мне так страшно. Сердце бьется, как озверевшее, все внутри выворачивается наизнанку, голос срывается, когда я кричу. И я продолжаю кричать, потому что все вокруг – адова центрифуга. Все вертится, вертится, вертится, как карусель на Темном Карнавале. Тысячи лиц, сотни масок в его огнях.
И лишь мое отражение в глазах женщины, что смотрит на меня в упор и чей взгляд пригвождает меня к месту. Я распят на могиле Софи. Я умираю на могиле моей любимой.
Взгляд женщины–монстра выжигает у меня на груди стигму, священный знак, и отныне мое предназначение в том, чтобы изменить ход истории.
***
Головная боль в край одолевает меня, едва ли могу пошевелиться. Открываю глаза, и даже тусклый подвальный свет режет их, заставляя вновь зажмуриться под наплывом острой боли.
Слабыми дрожащими руками шарю по полу впереди себя и продвигаюсь вперед на считанные дюймы. Дышу часто-часто, сердцебиение не приходит в норму, как и дыхание. Карусель из сна переносится в реальный мир, и он расплывается перед моими глазами. Когда наконец привыкаю к свету, пытаюсь подняться на ноги, цепляясь пальцами за выступы на стене. Это сложно, потому что ноги совершенно не держат меня и встать удается с третьей попытки.
Кандалы сняты, кольцо разомкнуто и валяется в самом углу.
Желудок скручивает спазмом, и комок тошноты подкатывает к горлу.
«Нет, – говорю я себе, – нет еды. Нечем тошнить, успокойся».
Странно, но мой организм – как будто еще одна личность в этом чокнутом теле. Он меня слышит и взаправду успокаивается. Наступает временное перемирие, я отталкиваюсь от стены и оказываюсь посреди подвала, щурюсь и вожу взглядом от стены к стене.
Пусто.
Нет никого. Никого. Совершенно.
Замираю, хватаю правой рукой левую и впиваюсь ногтями в кожу: больно. Чувствую, значит, жив. Значит, реальность.
На негнущихся ногах бросаюсь к двери: открыто.
Дыхание частое-частое, сбивается. Эйфория свободы перекрывает боль и совершенно лишает рассудка. Еще сильнее впиваюсь ногтями в кожу на руке: чувствую. Красный след ползет по синевато-белой коже. Настоящая. И я настоящий.
Карабкаюсь по лестнице наверх. Стоя в коридоре, замираю и прищуриваюсь: ни единого шороха, ни единого звука. Абсолютная пустота.
Вжимаюсь в стену и тащусь вдоль нее к выходу, когда в самом конце коридора из яркого пучка света выползает тень. Силуэт огромного зверя замирает напротив меня, и мой мир качает из стороны в сторону.
Силуэт притворяется моим отражением и тоже не двигается с места. Мне некуда бежать, мне нечего терять, поэтому я делаю несколько шагов навстречу ему и вижу его лицо.
Коннор больше не человек.
Я вижу его полуобнаженное тело в мельчайших деталях, слышу его хриплое нечеловеческое дыхание и чувствую на себе его больной обезумевший взгляд. По лицу Эгла сползают куски гниющей позеленевшей кожи. Все его тело в язвах и нарывах, глаза – красные, будто у крысы. У него нет ногтей и волос. Он напоминает мне восставшего из мертвых, который пришел за мной, чтобы утащить мою душу в ад.