Страница 37 из 87
И когда я начинаю ощущать этот запах, мой желудок сжимается, и тошнота отступает. Все происходит в долю секунды, я знаю это, хотя совершенно не чувствую времени. Я поднимаю голову и вбираю в себя воздух, наполняю им легкие до отказа. Штамм подарил мне собачий нюх, и то, что я сейчас чувствую, кажется неимоверно ярким и… реальным.
Вирус подарил мне острое зрение, и доли секунды мне хватает на то, чтобы оценить толпу далеко впереди и пробежаться взглядом по каждому в ней. И тогда я понимаю точно: мои органы чувств меня не обманывают.
В этой толпе есть человек, который чувствует все так же остро, и за несколько сотен метров мы встречаемся взглядами, и у меня перехватывает дыхание.
Она.
Софи.
Онаонаонаона.
Живая. Такая же, как раньше. Неуязвимая, как и я.
Я зверь. Мы со Штаммом, как и раньше в мгновение становимся единым целым, и я срываюсь с места, бегу вперед. Ветер не свистит, а визжит в ушах, потому что я бегу слишком быстро, я никогда не чувствовал такой силы в своих ногах.
Я ныряю в толпу, и когда она кажется так близко, совсем рядом, я тяну руки вперед, раздается взрыв.
Не взрыв, выстрел. Он оглушает, но ее крик все же влетает прямо внутрь меня.
Софи отталкивает меня так сильно, что я отлетаю на метр от нее, кувырком падая на землю. Быстро подскакиваю на ноги, и когда поворачиваюсь, вижу. Что она падает на колени, вскрикивая и хватаясь рукой за бок. Бросаясь к Софи, я вижу кровь.
Мой мир обрывается на вдохе, и я больше не имею права в нем существовать.
***
– А если я захочу сбежать?
– Я пристрелю тебя, а ты выживешь. Вот и весь расклад.
Снова и снова прокручиваю в голове этот диалог и чувствую, как во мне бурлит ненависть. Глупец, о чем я думал, когда побежал к ней навстречу? Я думал, она нереальна. Но она реальна и умирает на моих руках.
Адам – робот. Я ненавижу его, но он сделал то, что и обещал сделать, если я нарушу правила. Я побежал, он выстрелил, а Софи закрыла меня собой.
Теперь она без сознания у меня на руках, моя рубашка пропиталась ее кровью, и впервые в жизни, слезы бегут по моим щекам.
Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
Больно. Я не могу дышать. Все тело сжимается. Ноги сводит судорогой, рвотные позывы сводят с ума. Мир кружится, и я уже не различаю, что вокруг – реальность, а что – бредовые галлюцинации. Все смешивают цветные круги, что пляшут перед моими глазами.
Адам что-то говорит, но я не слышу. Тогда он начинает кричать и пытается поднять меня на ноги, но я не реагирую.
Я в ее крови. Кровь Софи.
Она умирает.
Из-за меня.
В моих ушах стоит гул от ее крика, поэтому я больше ничего не слышу. Вижу все происходящее так, будто сквозь мыльный пузырь: оно искажается, вытягивается и больше не похоже на реальность.
Адам берет Софи на руки, и я кричу, чтобы он убирался и не смел трогать ее, но он меня игнорирует. Идет своей нечеловеческой походкой к машине и больше ничего не говорит. Мне приходится плестись следом.
Она должна жить.
Я не должен.
Софи должна.
***
Он привозит нас в какую-то захолустную больницу, где нам приходится спускаться в подвал. Странно, моя гребаная память говорит, что в подвалах больниц обычно находятся морги, и за это я ее ненавижу. Здесь такие же палаты и лаборатории.
Только спустя несколько минут до меня доходит: это подпольный штаб Хранителей. Здесь должны быть врачи, которые не сдадут нас властям.
Мне приходится смириться с тем, что Адам поступает правильно, хотя это он виноват в том, что сейчас происходит. Он не говорит ни слова. Я молчу. Мы не хотим встречаться взглядами.
Мы оба виноваты.
Кричу на женщину, что увозит Софи на каталке, рычу в отчаянии, чтобы они спасли ее, но женщина велит мне заткнуться и успокоиться. Ей кажется, что я кричу слишком громко. Мне кажется, она слишком много о себе возомнила.
Мы оба ошибаемся.
Операция идет слишком долго. Не отрываю взгляда от часов на стене. Некогда белый циферблат пожелтел от времени и покрыл толстым слоем пыли. Я изучаю каждую трещинку на нем. Я не нахожу себе места.
Не могу смотреть на Адама. Ненавижу его. Но все равно замечаю, что он сидит, схватившись руками за голову. Долго и неподвижно. Может, час, может, два.
Три, четыре, пять, я запутываюсь, я задыхаюсь. Головная боль перерастает в раковую опухоль во всем теле. Меня трясет, и я чувствую дикую агонию, мы со Штаммом не боремся, мы деремся, как голодные хищники. Правда, нам уже не осталось, ради чего биться. Мы бьемся ради того, чтобы кто-то из нас умер наконец. Но этого не происходит.