Страница 36 из 87
Софи, Софи, Софи…
Мы едем по ухабистой дороге в город, что уже призраком вырастает на горизонте.
Я предал их. Я снова предал их, хотя боялся этого больше всего. Я ненавижу себя за это. Ненавижу себя за слабость, глупость, черствость, неумение чувствовать правильно. Так, как любят нормальные люди. Я не могу спасти ни одну из них и теряю обеих, делая хуже самому себе.
Не верь никому, кроме себя. Не люби никого. И не позволяй никому любить себя. Ты и представить не можешь, как легко причинить людям боль, когда так не хочешь этого делать.
Господи, как же сильно я ее ненавижу! Эту женщину, что заставила меня родиться и жить. Где она была раньше? Почему никто не сказал мне раньше, что предателям лучше навсегда оставаться предателями и не стоит пытаться изменить свою никчемную жизнь? Почему никто не запретил мне привязываться к людям?
Холодно. Черт возьми, пробирает до костей. Гребаный холод. Я неуязвим, но чувствую боль. Меня не убить, но можно легко заставить страдать. Это не бессмертие, это сущее наказание! Тварь, которая защищает твое тело, просыпается лишь тогда, когда ему угрожает опасность, а во все остальное время ты остаешься человеком. Если и существует Бог, то он не без черного юмора создавал жизнь.
Адам молчит на протяжении всего пути. Я внимательно слежу за ним и его действиями, хотя и не собираюсь бежать от него. Мне нужно лишь понять, кому еще в этом чертовом мире я понадобился. У меня нет ответов ни на какие вопросы. Я не обладаю даже мало-мальски важной информацией. Я просто жив и, черт побери, бессмертен! На этом чудо моего существования заканчивается. Начинается моя миссия, которую я теперь вряд ли смогу закончить.
Кэсси, Кэсси, Кэсси…
Софи, Софи, Софи…
«Сколько нам еще ехать?» – задаюсь этим вопросом и думаю, стоит ли спрашивать. Адам похож на ходячий искусственный интеллект. Сдержан, не поддается эмоциям, молчит и неотрывно смотрит на дорогу. Он как манекен.
– Куда мы едем? – сухо выдавливаю я, и, как ни странно, конвоир отвечает сразу же:
– В Денвер.
Я хмурюсь, силясь понять, зачем.
– В аэропорт Денвера, – уточняет Адам. – Мы полетим рейсом научной экспедиции на Аляску. Ни у кого не должно возникнуть вопросов.
«Аляска, – мое сердце замирает, – если Магомед не идет к горе, то гора идет к Магомеду».
Единственное разумное объяснение, которое я могу найти в своей голове, состоит в том, что Изабель желает отыскать меня точно так же, как и я ее. Увы, я делаю это не по своей воле, и не будь я связан заданием Миллингтона, сбежал бы в любую другую страну и не желал бы видеть впредь Мэдов и их друзей.
Но судьба – коварная стерва. Она никогда не спрашивает, чего мы хотим.
Я снова думаю о задании Миллингтона и прокручиваю в голове его слова. Если смотреть на них поверхностно, они похожи на бредни сумасшедшего, не более. Но в мелочах он был прав. О том, как я падаю и пропадаю. О том, как появляется Зверь. Но ведь он ушел, уснул, как только Адам вытащил меня из подвала мятежников, верно?
Может, Миллингтон прав. То, что я принимаю за раздвоение личности – не что иное, как защитная реакция организма на вирус, и под угрозой для всего организма, мозг перестает бороться со Штаммом, на время наступает перемирие. Это похоже на полный бред, но также может зайти и за чистую правду.
Мир полон сумасшедших. Только лишь настоящие психи вершат историю.
Кэсси.
Думая о Штамме, я не могу не думать о ней. Она ведь тоже любит называть себя чокнутой. Без семьи, без друзей, совершенно одинокая душа в океане одиноких душ, она сильнее многих и слабее вируса. Но она такая же, как я. Только вот борьба ей дается легче.
Не могу выкинуть из головы ее образ. Ее тело, ее руки, ее губы, ее запах, ее голос. Я не могу дышать при мысли, что предал и ее тоже, что сбежал из логова Эгла один. Но если Адам не лжет, и Кэсси увезли куда-то достаточно давно…
Могла ли она сбежать?
Если да, то почему не вернулась за мной?
Если нет, то почему она не противостоит Коннору? Она сильнее, ловчее и умнее этого упыря, чего ей стоит сбежать от него?
Я ненавижу его при одной только мысли о том, что он мог заставить Кэсси вернуться. Ведь я не знаю, что у них было, а быть могло что угодно.
За это я ненавижу его еще больше.
***
Когда мы подъезжаем к аэропорту, здесь толпится неимоверное количество людей. Мне становится плохо здесь, в толпе, тесноте и криках. Но когда Адаму удается припарковать автомобиль, и мы выходим из него, столпотворение перед въездом в аэропорт рассасывается, и мы идем на восточную площадку, где не меньше часа будем ждать свой рейс.
На открытом холодном воздухе, где все вокруг переполняет гул, у меня начинает кружиться голова, и я сгибаюсь пополам, пытаясь преодолеть тошноту, выворачивающую желудок наизнанку. Адам тоже останавливается.