Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 21 из 87

– Я была счастлива два года. Два гребаных года я прожила на сухом пайке, будучи солдатом в Японии, вздрагивая при каждом визге сирены. Я была счастлива, когда мы выкапывали из завалов едва дышащих людей, когда кожа на моих руках была черная от грязи, сухая, потрескавшаяся и в кровоподтеках. Ты понимаешь это, Ник? Единственный раз в жизни у меня был человек, которого я любила, и он умер во время последнего землетрясения. Меня вернули в Америку, понимаешь? Какой бы страшной и прекрасной она ни была, сказка закончилась. Навсегда.

Ее подбородок дрожит, а слова слетают с губ плевками и обрывками. Она захлебывается в воспоминаниях и сухих слезах, которые не позволяют ей дышать. Она убивает себя, я вижу это.

– Кэсси… – я делаю несколько шагов вперед, боясь, что она снова дернется и убежит, но вместо этого она расслабляется и закрывает лицо руками, откидываясь на стену. Она дышит прерывисто, но без слез и астмы. Пытается подавить истерику.

– Я понимаю тебя, – шепчет она спустя несколько секунд и смотрит на меня слишком измученным неживым взглядом. – Я понимаю, что такое боль и чувство, что твой путь ведет в никуда. Как будто ты будешь идти по этой дороге целую вечность, по этой пустой дороге и со всех сторон в тебя будут лететь камни. И даже если ты упадешь, тебя не поднимут, и если ты не сможешь идти, все равно будешь ползти вперед, потому что у тебя нет другого выбора. Существует ли выбор, Ник?

– Мне кажется, его нет, – отвечаю я совершенно честно.

– Мистер Роджерс и мисс Миллингтон, завтрак готов, – говорит служанка, и я оборачиваюсь на ее голос: лицо девушки побелело настолько, что сливается со стеной. Не привыкла она к истерикам в этом доме.

Мы с Кэсси молча идем в столовую и так же, как и вчера, молча предаемся трапезе. Служанка лепечет что-то о том, что Чарльз не спустится к завтраку, но после нам нужно ожидать его в гостиной. От мысли о предстоящем разговоре меня трясет. Столько вопросов разрывает мою голову, но я не могу сформулировать ни один из них: Миллингтон обезоруживает меня всем своим видом. Ведь внешность обманчива.

Когда мы заходим в гостиную, здесь пахнет цветами, и Кассандра вздрагивает, останавливаясь на пороге комнаты. У стены справа выставлен мемориал, которого не было вчера: висит портрет красивой светловолосой женщины, перевязанный черной лентой, а перед ним устлан ковер из сиренево-голубых роз.

– «Mainzer Fastnacht», – шепчет Кэсси и подходит к мемориалу. Она не моргая смотрит на фотографию несколько минут, потом оборачивается ко мне, – Голубая роза – это символ невозможного. У этих цветов по природе отсутствует синий пигмент, который встречается в других растениях. Эти розы выращивала моя мама.

Кэсси шумно вздыхает и ловит на себе мой непонимающий взгляд.

– Моя мать была дочерью крупного магната, и когда отец женился на ней, стал причастен ко всему этому богатству, – Кэсси разводит руками, указывая на стены. – Семь лет назад  мама ехала в машине с дедушкой, его водителем и охранником, когда случилась страшная авария, в которой никто не выжил. У деда была лишь единственная дочь, а бабушка была уже не в том возрасте, чтобы распоряжаться огромными деньгами, и все это перешло к отцу.

– Остались лишь голубые розы, как символ невозможного, – выдыхаю я.





– Да, остались лишь они.

Мы еще долго сидим на кожаных диванах, не говоря ни слова, прежде чем в дверях появляется Миллингтон. Он медленно переводит взгляд с Кассандры на меня и кивает в знак приветствия.

– Я надеюсь, вы хорошо отдохнули за эту ночь.

Он смотрит на нас в ожидании ответа, но взгляд Кассандры направлен в пол, и она не собирается поднимать голову. Я лишь вынужденно киваю.

– Мне нужно поговорить с вами.

Миллингтон опускается на диван напротив, и тогда Кэсси наконец вздрагивает и пристально смотрит ему в глаза. Чарльза ни капли не смущает этот взгляд, и он отвечает на него таким же холодом. Только теперь, сидя меж двух огней, я понимаю, что они похожи, как две капли воды, особенно глазами.

– Вокруг нас складывается непростая ситуация, и раз уж мы все замешаны в этом, разгребать тоже придется всем.

Кассандра открывает рот, чтобы огрызнуться, я вижу это по ее лицу, но тут же закрывает и вновь опускает голову.

– Все, что мы думаем о Штамме 13 – в корне неверно, и я объясню почему. Альфа, Хранители, мятежники, – все три организации просто не понимают, что делают. Они борются не с тем врагом и не на том поле. Враг – не вирус… враг – сам человек. Ученые смотрят на это с единственной точки зрения, которая существует у людей с незапамятных времен, и никто не желает посмотреть на эту идею под другим углом. Доминик, ты знаешь, что эволюция человека ушла намного дальше, чем технический процесс? Наше постоянное желание думать, осмысливать, понимать, чувствовать, не успевает за стремительно развивающимся телом, поэтому мозг блокирует все наши возможности, за тысячелетия ставшие безграничными. Ты – уникальный носитель Штамма и должен знать, что вирус делает тело неуязвимым. Понимаешь, о чем я говорю?

Я медленно киваю.