Страница 15 из 87
Он такой же, как я, но намного сильнее. Он и есть я, завладевает моим телом прямо сейчас, а моя настоящая суть жмется в углу пещеры без сил и былой мощи. Я проигрываю. Проигрываю в очередной раз.
– Доминик, – голос не имеет образа, но у него есть цвет и запах. Он льется бордово-красными полосками, они похожи на перья. Они пахнут ягодами. Я знаю этот запах, аромат Софи, который всегда был с ней, как и алые пряди в волосах. Голос льется и преображается, а я все еще не могу дышать.
Я бросил ее, бросил.
Я мог бы быть с ней всегда, мы могли бы просыпаться вместе каждое утро и бороться со Штаммом тоже вместе. Мы могли бы сходить с ума и копаться в руинах, пытаясь найти правду, но я предал ее. Сбежал, как последний трус.
– Доминик.
Это больно. Ты делаешь мне больно, понимаешь? Пожалуйста, молчи!
Но голос внутри головы не умолкает. Он зовет меня снова и снова, потому что знает, что я вернусь. Я хочу вернуться и найти ее. Я верю в то, что где-то на другом конце мира она тоже ищет меня.
– Доминик!
Открываю глаза и слышу, как Миллингтон снова и снова повторяет мое имя. Я не знаю, сколько прошло времени и что произошло со мной, но Кэсси уже сидит на другом диване, опустив голову на руки. Чарльз сидит рядом со мной и трясет за плечи, и тогда я окончательно прихожу в себя.
– Что случилось? – язык немеет, и я едва ли могу провести им по зубам.
– Ты потерял сознание, кажется.
– Штамм…
– Нет, Ник. Это уже не Штамм.
Поднимаю руки и сильно тру глаза, прежде чем уставиться ими на доктора. Он тяжело вздыхает и опускает взгляд. Берет со столика еще один стакан воды и снова протягивает его мне, и я вновь осушаю его за секунду.
– Мы ошибались, – тихо говорит Миллингтон и делает несколько шагов вдоль комнаты. – И ты ошибался, Доминик, и Хранители, и мятежники, и Альфа – все! И я больше всех.
– О чем вы говорите? – выдавливаю я, когда речь наконец-то возвращается.
– Нам еще предстоит долгий разговор. Могу сказать лишь одну вещь: ты ведь всегда считал, что был первым зараженным, правда?
Я киваю.
– Ник, первым зараженным был я. И это не ошибка, а детально разработанный план.
***
Мы идем по длинному светлому коридору в гостиную, где уже должен быть накрыт стол. Меня буквально распирает от вопросов, но Миллингтон продолжает молчать и лишь идет следом, погрузившись в какие-то свои собственные мысли. У меня возникает абсурдное желание забраться к нему в голову и хоть на секунду понять, о чем он думает.
– Нам предстоит долгий разговор, но к нему мы доберемся лишь завтра. Перед этим нужно разобраться с двумя вещами. И первая из них – это ужин.
Мы проходим в огромную гостиную с выходом на веранду. Стол стоит посреди комнаты, и обилие еды на нем переворачивает мой желудок. Голод, не дававший о себе знать уже очень и очень долго, просыпается, и с моих губ срывается хрип при виде горячих блюд. Жареный поросенок, отбивные, крылышки, – все манит меня, и я сдерживаю себя из последних сил, чтобы не сорваться с места.
Оборачиваюсь и смотрю на Кассандру: кажется, ко всем эти блюдам она остается равнодушна. Намного бледнее, чем обычно, девушка застывает в дверях с совершенно каменным лицом и смотрит куда-то в стену. Ее как будто не существует в нашем мире.
– Ну же, располагайтесь, – говорит Миллинтон, но я не двигаюсь с места, наблюдая за Кэс.
– Мне ничего не нужно от тебя, – отрешенно шепчет она. – Ничего не нужно.
– Этот ужин ни на что тебя не обязывает, Кассандра. Прошу тебя, садись за стол.
– Куда мне сбежать, чтобы ты оставил меня в покое?! – взвизгивает она и смотрит на Чарльза в упор, и лишь спустя секунду я замечаю, как сильно она дрожит. Смотрю на ее лицо и отчетливо вижу шестнадцатилетнего подростка, что мечтает сбежать из дома наперекор всем и всему, и однажды делает это. Только она уже давно не подросток. Она солдат, о чем говорят глубокие шрамы и рельефные мышцы, обтянутые тонкой бледной кожей. Она уже давно не ребенок, и ее грудь вздымается и опускается под тяжелое дыхание.
Она стоит здесь и боится, что уже не сможет сбежать.
– Ты все равно вернешься, Кэсси, рано или поздно. Рано или поздно…
– Нет!
Она кричит и вжимается в стену. Врезается так резко, что картины едва ли не падают.
– Даже если все, во что ты веришь, окажется ложью?
Она сползает на пол, притягивая колени к груди. Кэс задыхается, захлебывается в слезах и мечется в агонии.