Парижский синдром

- Я любил Анну и любил тебя, правда. Мы познакомились совсем молодыми, и для меня это была, скорее, игра в брак. Я не хотел жениться, даже когда ты родилась. Мне казалось, что нам и так хорошо, хотя сейчас я понимаю, что просто боялся обязательств. Наивно – считать, что официальная бумажка – это большая ответственность, чем ребенок. Я понимаю, что это не оправдание, но Анна принимала ситуацию, как должное. Теперь-то я понимаю, что рассуждения о том, что «штамп ничего не изменит, нам и так хорошо» - это был самообман и для меня, и для нее. Я был просто не готов, а она, видимо, боялась озвучивать свои истинные пожелания, чтобы меня не спугнуть.

К тому же я знал, что моя семья не в восторге оттого, что у меня есть вы, а тогда я находился под сильным влиянием родителей. Тео всегда был для меня авторитетом, а что касается Марсии, то я, как мог, пытался добиться ее одобрения во всем, что делаю. Я не слишком задумывался о том, как связать воедино их и нашу семью, мне казалось, что океана между нами достаточно, чтобы сгладить проблемы. Поэтому, как мог, оттягивал момент возвращения в Америку.

Но в девяносто восьмом начался экономический кризис, и я решил вернуться. Домой я ехал с твердым решением, что потом заберу вас к себе. Можешь не верить, но это правда. А потом…в общем, получилось так, что я поссорился с родителями. Уехал от них, но у меня не было денег на обратную дорогу. И мне тогда было так плохо, что я не понимал, что делать дальше. Если честно, съехал с катушек. Пил. Ввязался в сомнительные дела. Потом прятался. И в итоге, чем больше проходило времени, тем страшнее мне было возвращаться.

В какой-то момент я решил, что так будет проще. Что одному мне лучше. Я знаю, это малодушно и подло. Ты правильно сказала, я бросил вас. Тогда оправдывал себя тем, что, мол, зачем я такой непутевый Анне нужен. Потом просто запретил себе о вас вспоминать. Совесть – неприятная штука, знаешь ли. Мало ли на свете детей, которых забыли их отцы? Вот так примерно я себя утешал. Потом, от брата, я узнал, что у вас все хорошо, живы-здоровы, не нуждаетесь. Мне этого оказалось достаточно, чтобы себя успокоить.

Он замолчал. Честно, мне было больнее это слышать, чем я себе представляла. Я поняла, что готова была к тому, что исчезнуть его вынудили обстоятельства, но то, что он смалодушничал и сам, по доброй воле, отказался от нас с мамой. Я многого не понимала, но, если судить по сбивчивым объяснениям, он не врет. Это ложь обычно звучит гладко и логично, потому что человек морально готов оправдываться. А я ведь застала его врасплох.

- Неужели тебе не хотелось нас увидеть? – тихо спросила я, стараясь не расплакаться.

- Хотелось, конечно, хотелось! Но мне было…стыдно. И страшно. Оказалось проще забыть, вычеркнуть совсем, чем пытаться что-то наладить. Я понимаю, это, наверное, не то, что ты хотела услышать, но я хочу быть честным. Пойми, мне тоже сейчас тяжело, пятнадцать лет все-таки прошло. Для меня это все – как другая жизнь.

Я вскочила:

- Нет, это реальная жизнь! Я – вот она! Хотел ты или нет, но мы встретились, и от этого никуда не денешься! И уже не сделаешь вид, что ничего не было!

- Милена, прости меня, - мягко произнес он, - Я виноват, я очень виноват перед тобой и перед мамой. Если б я мог, я бы попробовал все исправить, скажи только, как?

- Значит, ты будешь со мной общаться?

- Конечно! – воскликнул он. – Пока не очень представляю себе, как, но я хотел бы этого! Правда! Ты мне веришь?

- Если честно, не очень. Мне проще поверить, что уже к вечеру тебя здесь не будет.

- Что я опять сбегу, как трус? Ты это хочешь сказать? Что ж, я понимаю, что заслужил такие упреки. Да, возможно, я не тот отец, которого бы ты хотела. Я – трус и предатель. Но, если бы ты знала, возможно, ты поняла бы меня…

- Знала о чем?